– Хорошая здесь вода – мягкая. Теперь это большая редкость.
– Почему редкость? В любом рейсе мойся на здоровье дистиллированной водичкой – мягче ее не бывает.
– Нет, я имею в виду в стационарных условиях. Вот как сейчас – хороший номер, отличная жратва и горничные, которые не прочь заработать.
– Откуда информация про горничных? – спросил Больцер, приподняв голову. Женщины входили в перечень его интересов.
– Вчера Рыжий с Гунно истратили таким образом сто кредитов на двоих.
– Сто кредитов – это много.
– С доставкой в номер – совсем не много.
– Ты был у Сержа? – спросил Больцер, снова уставившись на бившихся о стекло мошек.
– Был. – Панопулос осторожно присел на свою кровать и, достав из сумки баночку с мазью, начал не спеша натирать бок.
– Что он сказал?
– А что тебя интересует?
– Мы будем глушить этих парней или нет?
– Серж сказал, пока нет. Нашли общий язык.
– Что это значит?
– Это значит, что дня через три все повторится снова.
– Понятно.
– А ты чего спрашиваешь? – неожиданно поинтересовался Панопулос.
– Тебя удивляет, что я задаю вопросы о работе?
– А может, ты дрейфишь.
Панопулос намеренно выводил новичка из себя, проверяя, на что тот способен. Вчера, в холле, он вел себя не слишком уверенно, что дало Панопулосу основание заподозрить Больцера в трусости.
Он ожидал, что сосед вспылит или, наоборот, начнет оправдываться, однако тот не отреагировал никак. Больцер просто лежал с закрытыми глазами, лишь нога подергивалась в такт какой-то, слышной одному ему мелодии.
– Между прочим... – Панопулос закончил намазывать отбитый бок и надел футболку. – Между прочим, что за баллоны спрятаны в твоей сумке? Уж не средство ли для вытягивания пениса?
На этот раз Больцер открыл глаза, в его руках оказалось вдруг непонятно откуда взявшееся устройство, которое он и направил на неугомонного соседа. Тот ничего не успел сообразить, как сжатый воздух выплюнул заряженную парализатором стрелу и она вонзилась в грудь Панопулоса.
Бедолага смог еще подняться с кровати, но тут же неловко взмахнул руками и, будто подломившись, с грохотом повалился на пол.
Больцер с минуту наблюдал погасавший за стеклом закат, потом встал и, подойдя к окну, стал смотреть на уродливые здания центра города. Они не подчинялись никакой архитектурной мысли – они просто существовали, как животные в джунглях, которым ни до кого нет дела, кроме врагов и жертв.
Больцер старался успокоиться, но ничего не получалось. Тогда он подошел к Панопулосу, выдернул капсулу и убрал ее в карман. Затем выволок из-под кровати свою сумку и, открыв потаенный кармашек, достал шприц, заряженный специальный отравляющим раствором. После такой инъекции человек гарантированно спал десять часов и просыпался с ощущением жесточайшего похмелья.
– Ну что, парень, давай дернем по маленькой. Отпразднуем нашу маленькую победу...
С этими словами Больцер нагнулся над Панопулосом и, нащупав вздувшуюся вену, ввел в нее полную дозу:
– Готов мальчик.
Больцер разогнулся и потер кулаком поясницу. Вчера, во время этой дурацкой перестрелки, ему пришлось попрыгать козлом, чтобы не получить верную пулю.
– Готов мальчик, – повторил он и, нагнувшись, несколько раз сильно ударил Панопулоса по лицу. Губы превратились в лепешку, а из разбитого носа хлынула кровь. Это будет означать, что Панопулос не только напился, но и нарвался где-то на крепкий кулак. Именно так завтра Стефано Больцер будет объяснять ему ситуацию. И понятно, что Панопулос уже не вспомнит о емкостях, которые заметил в сумке Больцера.
Утро выдалось светлое и солнечное, однако Серж Персоль, командир наемников, прибывших для поддержки миссии Гуго Флангера, выглядел мрачнее тучи. Он терпеть не мог, когда пьянствовали в неурочное время.
– А ты, Больцер, почему не остановил эту сволочь? – строго спросил он у новичка.
– Я увидел его уже таким, сэр, – пожал тот плечами. – Слышу, кто-то царапается в дверь – открыл, а это он. Морда разбитая, несет как из бочки, ну и все такое...
– Хорошо, – кивнул Персоль, затем приблизил лицо к растерянно моргавшему Панопулосу и прошипел: – Я должен бы пристрелить тебя, Фидо, но меня удерживает только то, что вместе мы прошли слишком длинный путь... Сукин ты сын.
С этими словами командир ушел, а Фидо Панопулос взъерошил слипшиеся волосы и уставил на Больцера мутные глаза:
– Слушай, но я же ничего не помню...
– Это неудивительно, – пожал плечами тот.
– Но я же раньше никогда так не напивался. Ну, пропускал рюмочку-другую, но никогда... Ты мне веришь?
– Охотно верю, друг, но что ты от меня хочешь?
– Я... Я не знаю... – Панопулос глубоко вздохнул. – И башка трещит, как от прямого попадания...
– Вот видишь, – назидательным тоном произнес Больцер. – И с кем дрался, тоже не помнишь?
– Да в том-то и дело, что не помню! – воскликнул Фидо. – Ничего не помню!
– Ну, может, хоть какие-то мыслишки остались? – не сдавался Больцер, желая удостовериться, что ему ничто не угрожает.
– Ни-ка-ких, – по слогам произнес Панопулос.
– Принести опохмелиться? Я мигом, никто не заметит.
– Да пошел ты! – Панопулос мотнул головой, но тут же схватился за виски. – Ты извини, Больцер, просто я хреново себя чувствую...
– Да ничего, я же понимаю. Пойду, чтобы тебе не мешать, пройдусь по городу.
– О-о, – простонал в ответ Панопулос, укладываясь на кровать.
Стефано подхватил свою сумку и направился к двери, но неожиданно умирающий ожил и, вскочив с кровати, потребовал:
– Покажи мне, что у тебя в сумке!
– С чего это, Фидо? Это у тебя похмельный откат, что ли?
– Я помню, что видел в твоей сумке что-то подозрительное, – не сдавалась жертва тяжкого похмелья.
– Ты пожалеешь, Фидо, если вздумаешь залезть в мою сумку, – предупредил Больцер.
– Кого ты хочешь напугать, новенький? – Панопулос решительно двинулся на соседа, и тот, подняв руки, согласился.
– Ладно, друг, вот моя сумка – смотри, – с этими словами он расстегнул длинную молнию и отошел в сторону, предоставляя Фидо возможность осмотреть ее.
Панопулос шагнул ближе, но сразу увидел, что сумка почти пуста. Угадав его мысли, Больцер пояснил:
– Все мои вещи остались в шкафу. Если очень хочется, обыщи их, но настоятельно советую тебе быть поаккуратней, потому что у меня появляется все больше оснований продырявить твою башку.
– Не пугай...
– Я не пугаю, – сказал Больцер, застегивая сумку. – Я просто делаю тебе последнее предупреждение, сучонок.
