– Вы правы, капитан, – сказал он вслух. – Но мы с Приликлой ни в чем ковыряться не собираемся. Мы будем только внимательно смотреть, а прикасаться ни к чему не будем, не сообщив предварительно о том, что обнаружили.
Начали с осмотра нижней половины диска. Флетчер утверждал, что это именно нижняя половина, поскольку ближе к ее центру располагались четыре отверстия, которые, по глубокому убеждению капитана, являлись дюзами обычного двигателя. Капитан указал на то, что вокруг этих отверстий металл покрыт копотью и изменил цвет. Судя по расположению и направленности дюз, корабль передвигался вертикально, но, на взгляд капитана, вполне мог разворачиваться «на ребро» при маневрировании в атмосфере*.
Помимо копоти вокруг дюз на нижней стороне звездолета было обнаружено большое круглое пятно с шероховатой поверхностью. Диаметр пятна составлял примерно четверть радиуса самого звездолета. Подобные шероховатости были разбросаны по всей обшивке. Они имели самые разные очертания и размеры, и чаще всего их поперечник не превышал нескольких дюймов. Эти шероховатости озадачили Флетчера. Их поверхность была очень грубой – об нее запросто можно было изодрать перчатки и легкий скафандр. Но эти странные пятна тем более изумили Флетчера, что в остальном корабль выглядел так, будто его собирали часовщики.
Три шероховатых пятна соответствовали выпуклостям вдоль ребра, под которыми почти наверняка находились генераторы гипердрайва.
Перебравшись на верхнюю сторону корабля, члены спасательной группы и там обнаружили некоторое количество мелких «потертостей». Они едва заметно возвышались над гладким металлом обшивки и на вид казались обычными дефектами, не более. Флетчер заявил, что эти пятна больше всего похожи на ржавчину, но что это, безусловно, не ржавчина, поскольку нет никакой разницы в окраске пятен и остального металла.
Никаких прозрачных материалов в конструкции звездолета использовано не было. Не нашли спасатели ни антенн, ни радаров – вероятно, все это оборудование было втянуто внутрь корабля до того, как с него был подан сигнал бедствия. Теперь все это было спрятано под невероятно тщательно притертыми к обшивке панелями. О наличии панелей порой можно было догадаться лишь по еле заметным отличиям в цвете пластин металла. Прошло два часа. Спасатели устали ползать по обшивке и непрерывно прищуриваться, но так и не нашли ничего похожего на механизмы, с помощью которых можно было открыть хотя бы одну из этих панелей. Корабль был надежно запечатан, и капитан даже предположить не мог, сколько времени уйдет на то, чтобы в него проникнуть.
– Это ведь спасательная операция, а не научная прогулка, – в конце концов в отчаянии проговорил Конвей. – Можно взломать обшивку?
– Только тогда, когда у нас не останется иного выбора, – ответил капитан. – Нельзя оскорблять хозяев корабля до тех пор, пока мы не убедимся в том, что их положение отчаянное. Сосредоточим усилия по поиску входного люка на ребре диска. Судя по конструкции корабля, вход в него должен располагаться именно там. Ближе к верхней стороне должны, на мой взгляд, располагаться отсек управления и жилые помещения. Там же, будем надеяться, находятся и те, кому удалось остаться в живых.
– Хорошо, – кивнул Конвей. – Приликла, будь так добр, сконцентрируй свой эмоциональный поиск на верхней стороне корабля, а мы переберемся на ребро. Вперед.
Минуты тянулись за минутами, а все сообщали только о том, что по-прежнему ничего не обнаруживают. Конвей, жутко нервничая, включил двигатель своего скафандра и полетел вдоль ребра огромного диска. Через некоторое время он остановился всего в нескольких метрах от Приликлы, обследующего верхнюю часть звездолета. Повинуясь безотчетному порыву, Конвей включил ручные и ножные магниты, которые тут же послушно подтянули его к обшивке звездолета. Конвей отключил магнит на одной ноге и изо всех сил три раза подряд пнул обшивку.
И чуть не оглох: все разом закричали – принялись сообщать, что уловили датчиками шум и вибрацию. Как только все умолкли, Конвей заговорил:
– Простите, я должен был сказать, что собираюсь сделать это. – Он знал, что если бы сказал, то начался бы долгий спор с капитаном, который в итоге запретил бы ему такую самодеятельность. – Мы теряем время. Это спасательная операция, черт подери, а мы даже не знаем, есть ли кого спасать. Нужна какая-то реакция изнутри корабля. Приликла, есть у тебя что-нибудь?
– Нет, друг Конвей, – ответил эмпат. – Никто не среагировал на стук по обшивке, нет признаков упорядоченного мышления или эмоций. И все же я пока не могу с определенностью утверждать, что оставшихся в живых на корабле нет. У меня такое ощущение, что эмоциональное излучение вблизи звездолета составлено не только эмоциями членов отряда спасателей.
– Понятно, – смущенно отозвался Конвей. – Ты, по обыкновению, проявляешь тактичность, но хочешь сказать нам, что мы тут все взбаламутили своими эмоциями, а теперь должны расчистить пространство, дабы тебе было легче работать. На какое расстояние нам убраться, доктор?
– Если все удалятся к обшивке нашего корабля, – ответил Приликла, – это будет более чем адекватно, друг Конвей. Моей работе также не помешало бы, если бы вы предались разумным, а не эмоциональным раздумьям, а также отключили бы радиоприемные устройства в своих скафандрах.
Жутко, ужасно долго (как всем показалось) они стояли на крыле «Ргабвара», отвернувшись от чужого звездолета и Приликлы. Конвей всем объяснил, что если они будут смотреть на эмпата, тот скорее всего почувствует их нетерпение или разочарование. Любые сильные чувства для поиска, проводимого Приликлой, являлись помехами. Конвей не знал о том, какие мозговые упражнения производят его спутники для того, чтобы очистить сознание от вредных эмоциональных излучений, но сам он решил поглазеть на звездное небо. Но вскоре ему пришло в голову, что и восторг от увиденного – слишком сильное чувство и что оно тоже может помешать эмоционально-чувствительному цинрусскийцу.
Неожиданно капитан, обернувшийся, чтобы тайком взглянуть на Приликлу, указал в сторону дискообразного звездолета. Конвей успел включить радио и услышал:
– Думаю, всем нам уже можно снова излучать эмоции.
Конвей развернулся и увидел Приликлу. В своем скафандре-шарике эмпат был похож на маленькую серебристую луну. В данный момент цинрусскиец помечал флюоресцентной краской-спреем участок обшивки примерно на середине расстояния от центра диска до ребра. Помеченный участок уже имел диаметр около трех метров, но эмпат его продолжал увеличивать.
