Киш мучительно соображал. А Айя стонала от нетерпения: «Влад! Ну, вспомнил?»
Сердце разрывалось от родного голоса.
«Не знаю… Наверное…» – «Вездеход вспомнил?» – «На гусеничном ходу?»
«Ох! Значит, вспомнил! – Айя густо покраснела. – Ты тогда сломался в тундре и вызвал грузовой вертолет. Помнишь? Ты кивай, когда помнишь, ладно? Мы прилетели, нашли тебя, попробовали поднять. Вертолет вроде тянет, но тяжело, на пределе. Помнишь, Влад? Пилот еще крикнул: «Влад, ты разуйся! Сними эти чертовы гусеницы, и всё получится». Так и сделали, разули вездеход. Сделали круг над тундрой, зацепили – всё равно тяжело идет. Но поднялись. Полетели. Всего-то там километров сто, а тяжело летели. Наконец, поставили вездеход на точку, пилот говорит: «Ну, хватит сил на еще один рейс?» Ты спрашиваешь: «А зачем?» Пилот говорит: «За гусеницами». А ты говоришь: «Да мы же их с напарником в вездеход положили».
«Кажется, помню…»
Голова болела. В глазах рябило.
Видел расплывчатую решетчатую ферму, праздничную толпу в грязных одеждах.
Несло выхлопами и мазутом.
«Эй, что за ящик?»
Кто-то откинул крышку.
Вырвалось облачко гамул, никто их не увидел, кроме Айи и Киша.
Толпа сгрудилась вокруг ажурной решетчатой вышки; Киш морщился, но головная боль уходила. Айя к нему прижалась: «Это Столб?»
А в стороне кто-то крикнул: «Опять мыши!»
Грохнул карабин.
Потом второй раз.
В свете прожектора мелькнула серая спинка.
Кто-то крикнул: «Влад, а мы тут неподалеку налима в озере засекли, величиной с тебя. Полетишь с нами его глушить?»
И в это время ударил фонтан.
Черной дугой фонтан встал над замершими людьми.
Рассыпающееся облако нефти сразу снесло в сторону, но фонтан тут же распрямился. Жирная девонская нефть била в низкое полярное небо. «Отбейте телеграмму академику Трофимуку!»
«Ой, там опять мыши!»
«Это Икики сбежал», – шепнула Айя.
На мгновение в памяти Киша промелькнула Большая нора. Бригадный комиссар важно приходит в зал для игры в ау-ау, а мышонок Икики ворует у игроков сухие горошины; дочь Учителя вяжет носки, хранитель Аппу пытается похлопать Киша холодной костлявой лапкой по голому потному животу…
«Мы дома, Киш, дома!»
Киш с тоской осмотрелся.
Айя перехватила его взгляд, потянула за руку.
Шли, обнявшись. Оглядывались. Красный червь вздрагивал, зарываясь в землю, ревущий черный выхлоп Красного червя отравлял воздух. Гремела музыка, бил жирный фонтан, переливаясь при свете газовых факелов чудесными спектральными бликами.
Айя попой толкнула заиндевелую тяжелую дверь. Обняла Киша в темноте.
Он нащупал руками широкие нары, на них – спальный мешок, на ощупь грязный.
«Милый». Он ответил на поцелуй. Из-за тонкой перегородки доносилось звяканье стеклянной посуды, голос невидимого соседа. «Лешку как вырезали из балка, помнишь? Железный балок, Лешка пять суток из него не выходил, а мог пить еще трое. Болгаркой срезали замки. Пить пей, но механиков у нас всегда не хватает, механики нам нужны даже пьющие. Режут болгаркой, а Лешка не дурак. С одной стороны режут болгаркой, а он с другой – электросваркой заваривает. Упирался, пока не отключили электроэнергию…»
«Уйдем отсюда».
Сквозь музыку, гам, звон бутылок, хлопки шампанского, колеблющийся свет газовых факелов, сквозь огненные, перекрещивающиеся лучи, вышли в снежную тундру.
«Звери будут подсматривать».
«Я же сейчас одетая».
Засмеялись.
Обнял со стоном.
Руки сами находили то, о чем, казалось, давно забыли.
Упали в мягкий снег, белый, не закопченный. Издали бормотал металлический голос: «…город счастья… природа сокрушена… новый выход в будущее…»
«Киш…»
«Айя…»
Легли вместе.
«Ты теперь не исчезнешь?»
«Нет, Влад. Теперь никогда».
Ледяные звезды. Ночная тундра. Уснули прямо в снегу.
Прилетел гамул – совсем небольшой. Посмотрел на спящих, радостно пискнул: «Аффтора! Аффтора!» Бесшумно распахнулось окно небесного свода. Из северного сияния, как из-за раздвинутых кулис, выглянули настоящий профессор и практикующий доцент. Строго погрозили.
Гамул задергался, заробел.
И тут над миром опять грохнуло.
В свете колеблющихся факелов встал над белыми снегами новый черный Столб – еще выше, еще жирнее прежнего. Донеслись рукоплескания, счастливый визг, праздничные голоса.
Счастливая Айя прижалась к Кишу.
Он на всякий случай спросил: «Ты здесь?»
Такая маленькая, нежная, черная коса в узелках.
Приложила пальчик к губам: «Молчи… Я здесь… Не хочу в город счастья…»
Красота уравнений важнее, чем их соответствие экспериментальным данным.
Поль Диракальфа
Вероника Стрешнева (28 лет, ксенопсихолог)
Бортовое время 11.00
Результаты тестирования:
(файл вырезан)
бета
В черном пространстве контрольного экрана одиноко пылал коричневый карлик – как далекий маяк, указывающий путь «Уззе». Экипаж отдыхал. Только в кают-компании бортовой психолог фрау Ерсэль и капитан Поляков выясняли отношения.
«Стармех Бекович скоро завалит нас мышиными хвостами!» – «Я доволен действиями стармеха, тайтай». – «Но тридцать хвостов за сутки!..»
На Земле учителем фрау Ерсэль был известный психиатр Эжен Сютри. Он так хорошо поставил дело, что скоро оказался единственным пациентом собственной клиники. Зато он был из тех, кому позволялось работать с раскаявшимися террористами.
«Возмущаться несправедливостью, но не впадать в пессимизм!»
Я понимал фрау Ерсэль. И не мог оторваться от контрольного экрана.
Очередные, выброшенные с корабля зонды выдавали на контрольный экран изображение «Уззы»: чуть перекошенный силуэт архаичного утюга с широко раскинутым парусом локатора и выдающейся килевой частью.
Наверное, Чужие любили сложную геометрию.
гамма
Бекович (45 лет, старший механик)
Бортовое время 11.00
Результаты тестирования:
– Часто вспоминаете Землю?
– Со дня старта – ни разу.
– Причины?
– «Живем в счастливые времена», – говорят ублюдки. «Золотой век давно миновал», – говорят еще бóльшие ублюдки.
– Кажется, что-то подобное писал в воззваниях ваш брат.
– Идеи терроризма меня никогда не интересовали.
– Как идет охота на мышей?
– Предоставить официальный отчет?
– Спасибо. Предпочту личные впечатления.
– Тогда отвечу так: охота идет удачно.
– Откуда на «Уззе» появились мыши?
