Он делал вид, что отодвигает стул. Девушка была в голубом. Шея открыта, на щеках румянец. В конце концов, девушка была симпатичной. Я скользнул взглядом по её фигуре, округлым бёдрам. Но спутника она себе выбрала неподходящего. Скорее всего, это её родственник.
Я, нарушив композицию, пододвинул к себе вполне качественное бесхозное жаркое, заодно увёл у усача салат и стал есть, поглядывая между делом на соседние столики, в спину уходящему официанту. Я наполнил бокал, подумал, плеснул и девушке.
— Не стесняйтесь! — обратился я, стараясь держаться, как можно естественнее. — Составьте мне компанию, прошу вас! Ваше здоровье!
От звуков своего голоса я замер, потом перевёл дыхание и выпил. Мне попался лёгкий сок. По бутылке видно, что дорогой.
Мне захотелось выпить ещё чего-нибудь, покрепче, и я направился к бару.
Я сам себе налил и выпил сиропа. Девушка за стойкой была удивительно хороша. Я выпил ещё и уже не мог оторвать от неё глаз.
Волосы у неё были темные, с глубоким отливом. В полутьме темные глаза, округлые щеки и будто припухший в уголках рот смотрелись необычайно хорошо. Ресницы были опущены.
Я мог разглядывать ее до бесконечности. Она наливала из бутылки. Безобразие таким девушкам находиться за стойкой, чтобы любой мог приставать.
Я взял бутылку из ее рук. Ее пальцы разжались. Я коснулся ее лица, ощутив слабое тепло. С детским любопытством я изогнулся, повернув голову, чтобы встретиться с потаенным взглядом прекрасных темных устремленных вниз глаз.
Потом я выпрямился. Я видел ее глаза. Это было непостижимо. Она не могла быть куклой. Это было живое существо, по неизвестной причине замершее.
Я сел рядом, касаясь спиной обратной стороны стойки. Мягко светились разноцветные огни бара. Снова тихо заиграла музыка. Я уже привык к этому. Если это все галлюцинация, то почему бы не быть и звуковым приложениям?
Что-то защемило у меня в груди. Раньше мы играли в эти местах.
Достаточно было почувствовать себя лишним, стать ненужным, и появлялось шоу, будто кто-то, как виночерпий, знающе окликал нас, и начинался праздник.
Мы хотим украсить этот мир тем, что нам нравится, а лишнее, не по вкусу, убрать.
Мне в голову пришла одна идея.
Я решил скрасить свое одиночество. Тактично взяв девушку под мышки, я усадил ее в кресло, придав нужную позу внимательной собеседницы и подруги.
Члены ее тела были податливыми и пластичными, но не вялыми. Они будто застывали в определенном положении.
Одну руку я уложил на подлокотник, в другую вставил бокал, а потом, когда поза красавицы приобрела требуемую непринужденность, влил ей в бокал сок и слегка склонил голову, оценивая. Ее голову я повернул так, что теперь она смотрела почти на меня, куда-то в живот. Глаза блестели. Я даже не знал, как ее зовут. Может, она усыплена. Все усыплены. Я читал про такое. Околдованы.
Я вздрогнул. Сок из бокала девушки потек струйкой — ее рука понемногу распрямилась. На черной юбке разошлось мокрое пятно. Что-то будто подтолкнуло меня. Я встал и начал выбираться на улицу, стараясь по-прежнему держаться подальше от неподвижных фигур.
У мужчины в холле сигара во рту догорала, и тлеющий огонь добрался до рта. Я плеснул ему водой из бутылки на лицо. Если случится пожар, все сгорят. Жалко будет.
Такое бы потрясающее сходство нашему празднику. Чтобы все было сделано с такой доскональной точностью, кирпичик к кирпичику, волосок к волоску. Все-все. Чтобы ничего придумывать не надо было.
Шедевр можно и улучшить, в такой податливой среде, при таких нержавеющих условиях.
Я отъехал и оглянулся, и меня вдруг пробрала безотчётная дрожь.
Трасса была по-прежнему пустынной, потом навстречу изредка стали проноситься быстрые и бесшумные машины, как механические призраки ночи.
Я поправил зеркало. В нём отразилось моё лицо, в темноте почти как чужое. Вскоре я увидел море фиолетовых огней, повисших один возле другого. Ночное пространство над городом переливалось. Всё сияло, сверкало, возбуждало и подавляло одновременно.
Я мчался на полной скорости по вогнутым, как гамаки, мостам, вровень с другими автомобилями, которых на въезде стало неожиданно много.
Вокруг вырастали небоскребы, между ними сновали тысячи людей — жизнь в мегаполисе никогда не замирала.
Если в центре царило оживление, то в спальных кварталах стояла ночная тишина.
Дома, по стенам которых вился плющ, были погружены в сон. Кое-где в окнах светились огни. Я сошел на тротуар. Было позже, чем мне думалось. Время в пути обманчиво.
Света в окне Уют не было. Я позвонил из автомата. Раздался тихий голос Уют:
— Слушаю.
Всё было, как обычно, когда я появлялся.
— Уют, здравствуй… — быстро сказал я.
— Здравствуй… Ты где?
— Рядом.
— Я только уснула, Пик. — Я вслушивался в лёгкое придыхание в её голосе. — Поднимайся. Я оставлю дверь открытой.
Я медленно пошёл в подъезд. Я давно не видел Уют. Мы познакомились с ней, когда она отдыхала на побережье.
Когда я вошёл в квартиру, она застыла в неподвижности с поднятыми над головой руками, глядя на меня в зеркало, перед которым она причёсывалась. Я приблизился к Уют и обнял её.
— Уют, милая… — Я поцеловал её. Гребень упал на пол.
Уют мягко высвободилась и, не глядя на меня, подняла его.
— Идём, — сказала она. — Ты, наверно, голоден.
Я пошёл за ней.
— Почему ты так долго не приходил?
— Извини. Но я всё время думал о тебе.
— Это правда? — Она слабо улыбнулась и села напротив.
— Конечно. Как ты живёшь?
— Нормально. Обыкновенно, я хотела сказать.
— Всё время, когда я приезжаю, я боюсь застать кого-нибудь у тебя.
— Кого? — улыбнулась она.
— Толстого дельца или смазливого актёра.
— Напрасно. Неужели ты такого мнения о моём вкусе?
— Да нет. Но для меня все они одинаковы.
— Ты ревнуешь? Перестань… Но сейчас ты можешь быть спокоен.
— Почему?
— У меня никого нет. — Она встала и провела рукой по моим волосам. Другую руку она держала в кармане халата. — Никого, кроме тебя, у меня нет. Ты это сам знаешь.
— Я очень люблю тебя, Уют.
— Я это знаю, — сказала она. — Когда ты появился в прошлый раз…
— Да, я помню. Кажется, я расстроил тебе вечер.
— Да, ты расстроил вечер. Все ушли.
— Я поступил невежливо.
— Глупый, ты еще упрекаешь себя. Мне ты вечер не расстроил.
— У меня не было сил ждать, пока они разойдутся.
— Никто слова не сказал после.
— Ну и ладно. Ты поешь со мной?
— Что ты! Нет. — Уют достала поднос с едой и осмотрела его. — Готово. — Она села и положила ногу на ногу. Край халата отвернулся, открыв круглую коленку. Я обнял ее.
— Мы поедим позже. Я сейчас не хочу, — сказал я.
Она опустила голову. Закрыв глаза, она поцеловала меня. Мы одновременно встали. Я почувствовал, как ее ладони охватывают мои плечи, затылок.
— Хороший ты… — прошептала Уют очень тихо.
Мы пошли в комнату, даже не заметив этого. От любви к Уют у меня кружилась голова.
Стояла ночь. От бра в углу исходил слабый свет.
— Я сейчас, — сказала Уют, и я остался один. В комнате у нее было, как в гнездышке.
Мне нравилась ее приверженность к неизменной обстановке. В книжном шкафу появились новые книги. Уют любила пересказывать прочитанное.
В ночи застыли тысячи других освещенных окон.
— Ты не уснул?
Появилась Уют с подносом в руках.
Я смотрел на ее прекрасную фигуру манекенщицы, на лицо с кукольно свежими щеками. У нее была короткая стрижка, ровная челка до глаз, длинные прямые ресницы. У нее была безукоризненная кукольная красота.
— Ешь, — сказала Уют. — А я пока расскажу тебе одну историю. Она мне показалась странной. Я просто ничего не понимаю. — Она задумчиво откусила от бутерброда и обратила на меня внимательный взгляд темных глаз, которые и в спокойном состоянии оставались широко распахнутыми. — Я сейчас работаю в театре. Он на реставрации. Мы с Модой обедаем в кафе. Она и обратила мое внимание на одного человека. Я в последнее стала рассеянной. Так вот. Этот человек ни разу не отсутствовал. Перед ним на столе всегда дымился обед, но он никогда не ел, а только смотрел на нас.
