Аркадий Стругацкий - Пикник на обочине

Мать их, ученых, в чертову душу, надо же, сообразили, где дорогу провесили: по выемке! Но и я тоже хорош — как же не сообразил, когда на карту смотрел?

— Давай малый вперед. — говорю Кириллу.

— А что это было?

— А хрен его знает. Было и нету, и слава богу. И заткнись, пожалуйста. Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас машина, рычаг мой…

Сказал и спохватился, что меня, похоже, тоже словесный понос одолевать начинает.

— Все, — говорю. — Ни слова больше.

Хлебнуть бы сейчас. Достать из-за пазухи родимую, свинтить колпачок не торопясь, по горлышко на нижние зубы положить и голову задрать, чтобы полилось, в самую глотку полилось, продрало бы, слезу выточило… а потом флягу покачать и еще раз приложиться. Дерьмо эти скафандры, вот что я вам скажу. Вез скафандра я, ей-богу, столько прожил и еще столько же проживу, а без хорошего глотка в такой вот момент… Ну да ладно.

Ветерок вроде бы упал, и ничего дурного вокруг не слышно, только двигатель гудит, ровно так, спокойно. Вокруг солнце, вокруг жара, над гаражом марево, все вроде бы нормально, вешки одна за другой мимо проплывают. Тендер молчит, Кирилл молчит — шлифуются новички. Ничего, ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи. А вот и двадцать седьмая вешка — железный шест и красный круг на нем с номером двадцать семь. Кирилл на меня посмотрел, я ему кивнул, и наша «галоша» остановилась.

Цветочки кончились, теперь начинаются ягодки. Теперь самое главное для нас полнейшее спокойствие. Торопиться некуда, видимость хорошая, ветра нет, все как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся — пестрое там что-то виднеется, может, тряпье его. Паршивый был парень, упокой господи его душу, жадный, глупый, грязный, а вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или хороший, и спасибо тебе. Слизняк, дурак ты был, а умным людям показал, куда ступать нельзя… Так. Конечно, лучше всего добраться бы нам теперь до асфальта. Асфальт ровный, на нем все виднее, и трещина эта там знакомая. Только не нравятся мне эти бугорочки. Если по прямой к асфальту идти, как раз между ними проходить придется. Ишь. стоят, будто ухмыляются, ожидают. Нет, промежду вами я не пойду. Вторая заповедь сталкера: справа или слева должно быть все чисто на сто шагов. А вот через левый бугорочек перевалить можно… правда, не знаю я, что там за ним. На карте как будто ничего нет, но кто же картам верит?

— Слушай, Рэд, — шепчет мне Кирилл. — Давай прыгнем, а? На двадцать — тридцать метров вверх и сразу вниз, и мы у гаража, а?

— Молчи, дурак. — говорю я. — Не мешай, молчи…

На двадцать метров вверх… А долбанет тебя там, на двадцати метрах? Костей ведь не соберешь. Или «комариная плешь» здесь где-нибудь есть… Тут не то что костей, мокрого места не останется.

Ох уж эти рисковые, не терпится ему. видишь ты… Давай прыгнем… В общем, как до бугра идти — ясно, а там постоим, посмотрим. Сунул я руку в наколенный карман и вытащил горсть гаек. Показал их Кириллу на ладони и говорю:

— Мальчика с пальчик помнишь? Проходил в школе? Так вот. сейчас будет все наоборот. Смотри! — и бросил я первую гаечку. Недалеко бросил, как положено — метров на десять, и гаечка прошла нормально. — Видел?

— Ну? — говорит.

— Не «ну», а видел, я спрашиваю?

— Видел.

— Теперь самым малым веди «галошу» к этой гаечке и, двух шагов до нее не доходя, остановись. Понял?

— Понял. Гравитационные ноля ищешь?

— Что надо, то и ищу. Подожди, я еще одну брошу, следи, куда упадет, и глаз с нее больше не спускай.

Бросил я еще одну гайку. Само собой, тоже прошла нормально и легла рядом с первой.

— Давай, — говорю.

Тронул он галошу. Лицо у него спокойное и ясное сделалось: видно, все понял. Они ведь все, ученые, такие. Им главное — название придумать. Пока не придумал — смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а придумает тут ему словно все понятно становится. Словно жить ему легче.

Прошли мы первую гайку, прошли вторую. Потом и третью прошли. Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается, обвыкся немного, и теперь ему, видите ли, скучно. А может, не скучно, а томно.

— По сторонам посматривай. — говорю ему. — Видишь ведь, мы заняты.

— А чего посматривать? — удивляется. — Все тихо…

Пришлось припугнуть:

— Вот врежет нам сзади или сбоку, тогда узнаешь, как тихо. В Зоне чем тише, тем опаснее.

Все. Доконал парня. Завертелся Тендер, аж «галоша» закачалась. Ничего, это ему на пользу. Бросил я четвертую гаечку. Как-то она не так прошла. Не могу объяснить, в чем дело, но чувствую, что не так, и сразу хватаю Кирилла за руку.

— Стой, — говорю, — ни с места.

А сам взял пятую и кинул повыше и подальше. Вот она, «плешь комариная». Гаечка вверх полетела нормально, вниз — тоже вроде бы нормально было пошла, но на полпути ее словно кто-то вбок и вниз дернул, да так дернул, что она в глину ушла и из глаз исчезла.

— Видал? — говорю шепотом.

— В кино только видал, — говорит. Сам весь вперед подался, того и гляди с «галоши» сверзится. — Брось еще одну, а?

Смех и грех. Одну! Да разве здесь одной обойдешься? Эх, наука! Ладно, разбросал я еще восемь гаек; честно говоря, семи хватило бы, но одну я специально для него бросил, в самую середку «комариной плеши» — пусть полюбуется на свое гравитационное. Ахнула она об глину, как будто не гаечка упала, а пятипудовая гиря. Ахнула и как прилипла. Он даже закряхтел от удовольствия.

— Ну ладно, — говорю, — побаловались, и хватит. Сюда смотри. Кидаю проходную, глаз с нее не спускай.

Короче, обошли мы «комариную плешь» и на бугорочек поднялись. Бугорочек этот — как кот нагадил, я его до той поры вообще не примечал. Да. Ну, зависли мы над бугорочком, до асфальта рукой подать, шагов двадцать. Место чистейшее. Каждую травинку видно, каждую трещинку. Казалось бы, ну что — кидай гайку, и с богом.

Не могу кинуть гайку.

Сам не понимаю, что со мной делается, а гайку кинуть никак не решусь.

— Ты что? — говорит Кирилл. — Чего мы стоим?

— Подожди, — говорю. — Замолчи, ради бога.

Сейчас, думаю, кину гаечку, спокойненько пройдем, а там асфальт… И тут вдруг пОтом меня как прошибет, даже глаза залило. и уже знаю я, что гаечку я туда кидать не буду. Влево — пожалуйста, хоть две. И дорога туда длиннее, и камушки какие-то я там вижу не шибко приятные, но туда я гаечку кинуть берусь, а прямо — ни за что. И кинул я гаечку влево. Кирилл ничего не сказал, повернул «галошу», подвел к гайке и только тут на меня посмотрел. И вид у меня, должно быть, был нехороший, потому что он тут же глаза отвел.

— Ничего, — я ему говорю. — Кривой дорогой ближе. — И кинул последнюю гаечку на асфальт.