Однако метательный снаряд, застрявший в ячее щита, сразу прояснил многое. Версии о колдовских способностях чужака и о вмешательстве потусторонних сил можно было смело отбросить. А раз так, всё должно было решиться в скоротечном ближнем бою, где щит давал его обладателю решительное преимущество.
Но тут случилось непредвиденное. Очередной осколок, вылетевший из рогатки Темняка, задел “хозяйскую кочергу”, продолжавшую парить в воздухе, и та повела себя; словно джинн, вырвавшийся на свободу после долгого заточения в медном кувшине, — завертелась, заплясала, запрыгала, сея вокруг себя если и не смерть, то панику. “Черные”, уже приготовившиеся к решительной схватке, кинулись врассыпную, а значит, вновь сделались уязвимыми для рогатки.
Последовала серия выстрелов, один из которых оказался удачным (естественно, для стрелка, а не для жертвы). Теперь стае Темняка противостояла только парочка полноценных боешников.
Двое против пяти! Соблазн одержать легкую победу был так велик, что Свист, Бадюг и Тыр, не обращая внимания на увещевания Темняка, немедленно ринулись в бой. Их порыв, скорее опрометчивый, чем героический, увлек за собой даже осторожного Тюху. Прочь страх и сомнения! Ведь обескураженный враг, кажись, уже и не помышляет о сопротивлении.
Схватка сразу превратилась в свалку, достойную разве что пьяного мордобития или группового соития, но отнюдь не честной мужской борьбы. А когда куча-мала распалась, стало ясно, что соваться в неё новичкам не следовало. Тюха отступал, отражая щитом удары спиралей. Свист и Бадюг, чудом оставшиеся в живых, с позором бежали. Тыр, ловя руками фонтан крови, бивший из располосованного горла, доживал последние мгновения своей не очень долгой и не очень счастливой жизни.
Зато “черные” боешники почти не пострадали. Недаром, наверное, говорят, что сноровка заменяет лишнюю пару рук.
Вдобавок ко всему оборвалась “хозяйская жила”, до самого последнего момента верой и правдой служившая Темняку. Как видно, всё на свете имеет свой предел прочности, в том числе и вещи, некогда принадлежавшие сверхъестественным созданиям.
Таким образом почти безоружный Темняк оказался лицом к лицу с двумя распаленными боевым азартом врагами. Те, понятное дело, полагали, что он пустится вслед за своими удирающими друзьями, но Темняк, паче чаянья, нырнул в нору, которых на Бойле (впрочем, как и на других улицах Острога) было больше, чем дырок в хорошем сыре.
“Черные” слегка опешили.
— Эй! — крикнул тот из них, который пуще всех горевал над оглушенным Сысыгом. — Вылезай! Так не делается.
— Почему? — послышался из норы приглушенный голос Темняка.
— Не делается — и всё! Надо драться открыто. У всех на виду.
— Вот вы и деритесь себе. А мне что-то не хочется.
— Да мы тебя сейчас просто заколем!
— Попробуйте.
Один из боешников раскрутил спираль — самую длинную из всех, какие у него имелись, — и направил её удар в нору. В ответ раздался только презрительный смешок.
— Отсюда не достанешь, — сказал второй боешник. — Надо внутрь лезть.
— А если он меня самого там достанет? — возразил первый.
— Через щит не достанет.
— В норе все может случиться. Эх, свечу бы сюда!
— Ты ещё горшок киселя пожелай… Ладно, посторожи его здесь, а я пока с остальными разделаюсь. Они, похоже, от страха в штаны наложили. Долго отбиваться не будут.
— Один справишься?
— Как-нибудь. Ты за этим смотри. Он двоих наших уложил.
Когда шаги второго боешника затихли вдали, из норы донеслось:
— Ты ещё здесь?
— А как же!
— И не боишься?
— Почему я должен бояться?
— Так ведь ты из Гробов, по разговору слышно. А все Гробы известные трусы. Вы даже в жены себе берете самых жирных баб, чтобы в случае какой-нибудь беды за их телесами прятаться. Разве не так?
— Погоди у меня! — заскрежетал зубами боешник, для которого подобные шуточки были равнозначны смертельной обиде. — Когда я тебя из норы выволоку, по-другому запоешь!
— Считай, что уже выволок! — расхохотался Темняк. — Вы ведь так всего на свете боитесь, что ночью под себя делаете, лишь бы лишний раз на улицу не выходить. И дети ваши засранцы, и жены ссыкухи.
Такое оскорбление, да ещё из уст чужака, не смог бы, наверное, стерпеть даже самый смирный житель Острога. А что уж тут говорить об одном из Гробов, вся порода которых издавна славилась своим буйным нравом.
— Всё, лопнуло моё терпение! — Выставив перед собой щит, боешник полез в нору. — Прощайся, гад, с жизнью.
— Сам прощайся! — отпарировал Темняк. — Я ещё твоих внуков и правнуков переживу. А на щит особо не надейся. Есть у меня в запасе такие штучки, от которых и щит не спасет. На, отведай!
В следующий момент в норе раздался вопль, который издают только люди, вместо холодной водички хлебнувшие вдруг крутого кипятка, — боль дикая, а особо не поорёшь.
Боешник, не только онемевший, но, похоже, ещё и ослепший, кубарем вылетел наружу. Причина такого развития событий была, как говорится, налицо — всю физиономию излишне вспыльчивого молодца покрывали блёстки, мелкие, словно пудра, и едкие, как перец.
Следом неторопливо выбрался Темняк. Бросив под ноги боешника щит, забытый в норе при паническом отступлении, он с пафосом произнес:
— Забирай! Мне чужое не нужно. Пользуйся моим благородством.
— Какое ещё благородство — обливаясь горючими глазами, просипел боешник. — Спрятался в норе, как последний трус, а потом швырнул мне в лицо гадость, которой потаскухи своих мандавошек травят! Да на такое бы даже самый распоследний Горшок не решился. Тварь коварная!
— Ты поплачь, поплачь. Помогает… А если говорить откровенно, то у нас разные представления о законах боя. Что для тебя коварство, для меня — военная хитрость. И наоборот.
— Чужак он и есть чужак! И кто тебя только в Острог пустил такого?
— Это уж не твое дело. Лучше решай, что будем делать дальше, биться или мириться?
— Биться! — без всяких околичностей выпалил Гроб.
— Как же с тобой, слепым чурбаном, биться, если тебя сейчас можно одним пальцем одолеть? Не лучше ли довериться случаю? В какие игры играют на вашей улице?
— В разные! И в тумаки, и в оплеухи, и в зуботычины, — дерзко ответил боешник, голова которого так и сверкала, посылая во все стороны разноцветные блики.
— Похоже, ты частенько проигрывал, — лицемерно посочувствовал Темняк. — Но и я, признаться, в оплеухах не силен. Давай займемся чем-нибудь попроще, тем более что ты уже слегка проморгался. Есть игра, называемая лаптой… Не напрягайся, ты это слово никогда раньше не слышал. Правила у лапты довольно сложные, но мы их упростим. Участников двое — ты и я. Каждый по очереди бросает мяч, стараясь попасть в соперника. Кто попал, тот и выиграл. А поскольку никакого мяча у нас, конечно же, нет, и ты даже не представляешь, что он собой представляет, воспользуемся вот этой штукой, как бы посланной нам самой судьбой.
