Те, кто жил в Урбансах постоянно, никогда не стремились пересечь границу. Зачем? Жизнь в Графстве рисовалась чрезвычайно скучной: ни Игр, ни головидения. Там не было даже развлекательных центров, а как можно жить без танцевальных залов, без парков с аттракционами, без ярких огней? В Графстве не было ничего, кроме унылых деревень, затерянных средь огромных полей, да нескольких крошечных городков. Лошади, которых в Урбансах можно было увидеть лишь на ипподромах, в Графстве служили единственным средством передвижения. Тусклая неспешная жизнь, без электромобилей, автобусов и подвесных дорог.
Но самым ужасным считалось то, что в Графстве не было никакой «общественной жизни». Ни толчеи, ни восхитительного чувства единения с шумной толпой, которая подарит тебе уверенность и надежность. Урбиты были очень общительны и наслаждались обществом друг друга. На морском побережье все стремились непременно попасть на те пляжи, где люди лежали и сидели настолько вплотную, что едва можно было разглядеть песок. А в Графстве? Бескрайние поля, уходящие за горизонт; пустынные берега, тишину которых тревожили лишь крики чаек; вересковые пустоши, где, страшно даже вообразить, часами можно было не встретить ни одной живой души!
Безусловно, жизнь в Графстве была полна изъянов и пороков. Но джентри, похоже, свыклись с этим. Да и что у них за жизнь? Праздное существование. Даже не работают! Впрочем, как раз этому можно было и позавидовать(хотя в Урбансах работали всего двадцать часов в неделю), но жить, как они – избави Бог! Скучное бесцветное прозябание, жалкая копия настоящей жизни. Только в Урбансе можно наслаждаться жизнью в полной мере. К Сезонникам, несмотря на их высокое положение, относились, как к прихлебателям, которые во что бы то ни стало стремятся подражать своим боссам. Было нечто подлое и нечестное в раздвоенности их существования. Урбиты гордились своей жизнью и тем, что никогда не променяют ее на другую.
Такие суждения были хорошо знакомы Робу, хотя теперь он вспоминал, что никогда не слышал ничего подобного от родителей. Ему вовсе не приходила крамольная мысль усомниться в истинности общепринятого взгляда на Графство, но кое в чем он мог бы поспорить. Огромные поля, безлюдные вересковые пустоши, пустынное побережье… Это притягивало и манило.
И вот еще что он вспомнил: больше джентри, больше Сезонников урбиты презирали живших в Графстве слуг, которые исполняли все прихоти своих хозяев. Их безропотное рабство считалось омерзительным. Роб вдруг понял, почему дома никогда не говорили о Графстве: его мать принадлежала к этому позорному клану.
Он вспыхнул от стыда, но потом разозлился. Никто не смеет называть его мать слабой и беспомощной! Да, она была мягкой, но и сильной, отважной, особенно незадолго до смерти. А если они не правы в одном, значит, могут ошибаться и в другом. Они? Роб с удивлением обнаружил, что непроизвольно уже отделил себя от урбитов.
В субботу утренних уроков не было, но вместо них проводилась еженедельная инспекция. Накануне, в пятницу вечером и после завтрака в субботу, воспитанники под надзором спецгруппы старшеклассников мыли и чистили интернат. Проверка началась в 11. Почти полтора часа учитель дисциплины в сопровождении свиты переходил из одного дортуара в другой, занося имена нарушителей в журнал.
В первую субботнюю проверку Робу сделали замечание за неверно заправленную кровать, но, как новичка, простили, ограничившись предупреждением на будущее: «Три секции матраца должны быть аккуратно сложены одна на другую в изголовье кровати. Всю одежду и самые необходимые вещи – куртку, запасные носки, туалетные принадлежности, спортивную сумку и пр. – разложить сверху в безукоризненном порядке. Одеяла свернуть строго установленным образом. Простыни и наволочка должны лежать в ногах кровати. Все прочие вещи сложить в тумбочку возле кровати. Безусловно, в том же идеальном порядке. Ясно?».
Прошла неделя. В пятницу вечером Роба вместе с другими ребятами заставили скрести пол в дортуаре и чистить раковины в ванной. Наутро, сразу после завтрака, его отправили собирать мусор вокруг корпуса. Освободился он лишь к половине одиннадцатого и побежал вместе с остальными, чтобы успеть привести в порядок свой угол. Но не успел он подняться на второй этаж, как его остановил какой-то детина-старшеклассник и заставил раскладывать свои вещи. Роб подчинился, но тот остался недоволен. Пришлось переделывать. Было почти одиннадцать, когда он прибежал к себе.
Все, кроме него, были готовы к приходу инспекции. «Время еще есть», – подумал Роб, лихорадочно соображая, с чего начать. В прошлый раз комиссия появилась у них только после двенадцати. Он сложил одеяла. Плохо. Попытался снова – еще хуже. Пальцы онемели от напряжения. Он попробовал еще раз – лучше, но края никак не выстраивались в ровную линию. Пришлось начать все сначала.
Одни мальчишки играли в кости, другие лениво переговаривались. Вдруг тот, что стоял «на посту» в коридоре, закричал:
– Идут!
Роб успел кое-как разложить на кровати то, что требовалось. Часть вещей оставалась на полке над кроватями. К приходу комиссии ее полагалось освободить. Он сгреб все с полки и запихнул в тумбочку, закрыл ее, запер на задвижку и замер возле кровати в тот миг, когда в дверях показался учитель дисциплины в окружении дежурных.
Началось все спокойно и даже весело. Одного мальчика записали за потерю зубной щетки. Царила эдакая бодрая атмосфера добродушного юмора – учитель отпускал шуточки, дежурные смеялись. Возле одной кровати, недалеко от Роба, учитель задержался:
– Очень хорошо. Великолепная работа.
Шествие возобновилось. Следующая кровать удостоилась лишь беглого взгляда учителя и, наконец, он остановился против Роба.
Это был маленький дотошный человек, с густой, аккуратно постриженной черной бородкой. Он стоял в окружении рослых старшеклассников, чуть наклонив голову вперед и сложив руки за спиной. Помолчав, учитель коротко кивнул (Роб облегченно вздохнул: «Пронесло!») и вдруг тихо сказал:
– Ты – новенький. Я видел тебя на прошлой неделе. И, помнится, сделал тебе замечание за неправильно сложенные одеяла.
– Да, сэр.
– И они снова сложены неправильно. Не так ли? – Он ткнул в кровать изящной тросточкой с серебряным набалдашником. – Безобразно.
Тросточка перелетела вниз, к ботинкам Роба.
– Ботинки должны стоять вплотную друг к другу, носки – выровнены. – Неутомимая трость вдруг подцепила один ботинок. – А это что такое? Нечищены?! Тебе неизвестны правила? Сменная обувь должна быть вычищена до зеркального блеска. Отвечай!
– У меня не было времени, сэр.
