Немного освоившись, он просто подвигал к себе одну тарелочку за другой и запивал чем-то, похожим на крюшон.
А потом Линн толкнула столик, и он уехал сквозь стену.
Когда столик вернулся, на нем стояла большая круглая ваза, как будто хрустальная. Через ее края на стол свешивались большие фиолетовые цветы странной формы, с четырьмя клиновидными лепестками и ярко-золотистыми длинными тычинками. Кажется, цветы были настоящими — в вазу была налита вода.
Васенков устроился поудобнее на скамеечке, вытянул ноги... и вдруг почувствовал, как скамеечка под ним шевельнулась, задвигалась.
— Не пугайтесь,— сказала Линн.
И Васенков понял, что сидит в мягком покойном кресле и руки его лежат на подлокотниках.
— Вам удобно? — спросила Линн.
Спинка его кресла, словно живая, качнулась взад... вперед, как бы отыскивая наилучшее для Васенкова положение.
— Спасибо! — сказал он.— Мне уже хорошо.
9
Линн молчала.
Васенков выжидательно сложил руки на коленях. Он не собирался начинать разговор. Он не напрашивался в гости, и, коли уж его сюда привезли, пусть объяснят сами, зачем он здесь понадобился. И если здесь считают, что это начало контакта двух культурных миров, двух цивилизаций, то, прямо говоря, начало плохое. При таком уровне культуры можно было придумать что-либо умнее похищения...
Линн протянула руку и взяла из чашки цветок. У цветка оказался длинный, как у кувшинки, стебель, он прочеркнул по столу мокрую полосу. Потом Васенков явственно почувствовал, что Линн смотрит на него. И ему показалось — он даже как-то ощутил это, что Линн уже знает, о чем он думает и о чем хотел бы узнать и говорить. И хотя ему нечего было стесняться ни своих мыслей, ни будущих слов, он почувствовал неловкость не за себя, а за Линн, словно уличил ее в подглядывании в замочную скважину.
Он насупился и покраснел. И Линн тотчас опустила глава.
— Извините меня! — сказала она тихо.
Васенков только вздохнул.
— Я не буду больше так делать, — продолжала Линн,— не сердитесь.
— Ничего,— сказал Васенков.— Я уже не сержусь. Он поднял глаза к потолку и прислушался к музыке. Непонятные мелодии набегали, сменяли одна другую. Казалось, музыка пытается подстроиться к его настроению... он вздрогнул от неожиданности, услыхав звуки Четвертой симфонии Чайковского, до того она показалась неуместной в этом неземном пластмассовом мире. И тут же симфонию сменили певучие неторопливые созвучия. Васенков прислушался с любопытством... чуть бы потише! — и музыка послушно притихла.
Положив руки на стол, Линн перебирала сине-фиолетовые лепестки цветка. Золотистая пыльца пачкала ее пальцы. Она уже не смотрела на Васенкова.
Он решил, что ему незачем повторять свои вопросы вслух.
Линн начала говорить сама.
Она негромко и слегка нараспев произносила слова, изредка останавливаясь, очевидно, подбирая нужное ей выражение на чужом, малознакомом ей языке, и Васенков не мог не признать, что она справлялась со своей задачей хорошо.
— Я согласна,— сказала она,— мы привезли вас сюда без вашего согласия, мы поступили не очень...— она запнулась.
Васенков великодушно пришел ей на помощь:
— Не очень хорошо,— подсказал он.
— Не очень хорошо, да, — послушно повторила Линн. — Это плохой начал... плохое начало, — поправилась она сама, — для контакта двух цивилизаций.
Она повторила слова, которые он еще не успел произнести, улыбнулась чуть виновато. «Как они это умеют? — подумал Васенков.— Парапсихология!..». Он нервно постучал по подлокотнику кресла пальцами, хотел спросить. Но Линн по-прежнему не смотрела на него, и он не спросил.
За все время разговора она ни разу не подняла на него глаза.
— Встреча с вами, — продолжала Линн,— это еще не начало контакта. Это случайная встреча. После нее... после нее все останется как был... как было. Вы ничего не будете о нас знать.
— Почему? — спросил Васенков.
И подумал: «А как же я? Я-то ведь уже знаю... Куда же денут меня?».
Но эта мысль мелькнула и исчезла, не вызвав особенной тревоги. Почему-то Васенков был уверен, что с ним здесь ничего плохого не может случиться.
— Вы боитесь нас? — спросил Васенков.
— Да,— согласилась Линн. — Мы боимся, потому что многого еще не понимаем. Вся история вашей Планеты - это войны и войны без конца. Мы не можем без страха смотреть на экранах картины ваших сражений. У нас не было этого. Мы сражались только с природой, которая всегда была к нам... немилостива. У вас все шло иначе.
«Да, у нас все шло иначе!»... — подумал Васенков.
— У вас много, очень много хорошего,— продолжала Линн.— Нам бы очень хотелось встретиться. Но это время еще не пришло. Мы должны подготовиться к встрече. Поэтому Верховный Совет Планеты — Совет Трехсот решил познакомиться с представителем вашего мира. И вот вы здесь.
— На Земле более трех миллиардов представителей. Почему ваш выбор пал именно на меня? Или это произошло случайно?
— Не совсем. Вы гражданин страны, которая особенно настойчиво ведет разведку окружающих планет, — сказала Линн.
Васенков хотел быть объективным:
— Американцы тоже ведут.
— Да, мы знаем,— согласилась Линн. — Но вы, русские, первыми начали строить общество будущего, нам легче вас понять. Поэтому мы выбрали вашу страну. Нужен был представитель этой страны, который мог бы ответить нам на вопросы.
— Вот как? — сказал Васенков. — Мне будут задавать вопросы? Кто, вы?
— Нет. Совет Трехсот.
— О чем же?
Линн помолчала.
— Вы не знаете? — спросил Васенков.
— Примерно знаю. Лучше будет, если вы услышите их на Совете. Мы запишем на диктографе ваши ответы, ваши мысли, ваши эмоции и попытаемся составить представление о вашем земном характере.
— Чем же наш характер так непонятен?
— Своей нелогичностью. Здесь, у нас, наши дела, наши поступки всегда подчиняются логической необходимости: так нужно! Вы у себя на Планете часто говорите: Я так хочу! И делаете поступки, совершенно непонятные для нас.
– Пожалуй, это будет нелегко вам объяснить, — сказал Васенков. — А вы не считаете, — не утерпел он, — что скучно и утомительно все время жить по закону "так нужно"?
— Может быть,— согласилась Линн.— Но мы не привыкли жить иначе.
— Значит,— решил уточнить Васенков, — основное, что мешает встрече,— это неустройство наших домашних дел?
— Не только это, — сказала Линн. — Есть опасность более грозная. Ваши микробы.
— Микробы?
— Много поколений тому назад мы у себя на Планете уничтожили все инфекционные болезни и полностью потеряли способность вырабатывать иммунитет. Вы можете свободно жить среди нас, дышать нашим воздухом. Но мы уже не можем дышать тем воздухом, которым дышали вы. Эта комната, в которой мы сидим, изолирована от атмосферы Планеты специальным полем биозащиты.
