– Спасибо, – сказал я неуверенно и, тоже протянув руки, сделал шаг вперед.
Но тут поднос взвился под потолок и, описав круг над моей головой (я присел от неожиданности), на бреющем понесся над столами. Чиркнул по поверхности крайнего столика, завертелся, остановился.
Белобрысый поклонился и сел. Рыженькая засмеялась.
Решив пока ни на что не обижаться, я подошел к столику. В одной тарелке был огненно-красный борщ, в другой – румяная куриная ножка с гарниром. Я протянул руку к стакану – стакан не улетел, не исчез, он был совсем настоящий и очень холодный. Но пахло от него странно – нашатырным спиртом.
Я поднес стакан к губам.
– Ты что? – закричала вдруг рыженькая. – Шуток не понимаешь?
Она нахмурилась, поднос пропал, стакан тоже. Только пальцы мои, державшие его, оставались влажными и холодными.
– А что? – недовольно проговорил белобрысый. – Отличная работа. Сплошные углеводы.
– Знаю я твои углеводы!
Рыженькая встала, подошла к прилавку, отодвинула крышку, оттуда повалил пар.
– Вот твой обед, – сказала она мне. – Бери и не бойся.
У нее были ярко-зеленые глаза, казавшиеся очень светлыми из-за множества веснушек вокруг – на щеках, на носу и даже на лбу.
"Ну ладно, ехидина, – подумал я о белобрысом, – я тебе отплачу!"
Он покосился на меня и сделал вид, что ничего не расслышал.
Обед на сей раз был настоящий, без подвоха, и я наелся досыта. Потом поднялся к себе и до полуночи читал Конан-Дойля. Никто меня больше не беспокоил.
На другое утро в семь тридцать стенные часы коротко динькнули раз пять, потом оглушительно зазвонили. Я вскочил, быстро умылся, подошел к шкафу и стал размышлять, что надеть. Мне хотелось обновить синюю форменную куртку с нашивкой на рукаве. На нашивке был изображен купол школы с пальмой под ним и вышиты буквы "ЭШОП": "Экспериментальная Школа Одаренных Переростков". Поколебавшись, я все-таки оделся в свое – в парусиновую куртку и вельветовые брюки: возможно, эта шикарная форма использовалась только в торжественные дни.
Волнуясь ужасно, я спустился в вестибюль.
Я ожидал там встретить таких же, как я, новичков, но увидел только Дроздова. Директор школы явился в парадной форме: синей куртке с нашивкой и белых брюках. Вид у него был какой-то усталый, движения замедленные.
– Ну, как спалось на новом месте? – спросил он меня приветливо. – Ребятки не докучали?
Я покачал головой.
– Добро, добро. Пойдем, я познакомлю тебя с учителями.
Мы вышли на улицу – если можно так сказать о пространстве под куполом. За стеклом, в тайге, было пасмурное и, видимо, холодное утро. Леса колыхались от ветра, по ближнему озеру ходили свинцовые волны, от одного вида которых бросало в озноб. А здесь было тепло и безветренно. Вода в бассейне ярко зеленела, с одной из пальм сорвался и, камнем упав, глухо стукнулся о землю кокос. Мне стало грустно, я вспомнил о маме.
Учебный корпус был маленький, одноэтажный, без окон. Внутри – зеленые пластиковые стены, раздвижные двери, оклеенные коричневой фанерой. На первой двери было написано: " Учительская". Это слово меня успокоило: может быть, ничего необычного, все обойдется.
В учительской сидели два человека, оба в синей униформе. Я понял, что совершил ошибку, выйдя в своем: ведь, если разобраться, для меня это и был самый торжественный день: начало учебы в спецшколе. Один учитель был лысоватый, чернявый, худой, с пронзительным взглядом, другой – добродушный толстяк с седой челкой. Оба бледные и тоже как будто заспанные.
– Познакомься, Андрей, – сказал Дроздов. – Твои наставники. Игорь Степанович Скворцов, общеобразовательные предметы, – он показал на чернявого, к моему удивлению (я почему-то вообразил, что чернявый будет вести автогенку), – и Виктор Васильевич Воробьев, спецпрограмма. Меня можешь звать Аркадием Сергеевичем, фамилия моя тебе известна. Садись.
Я сел на стул около двери. Все трое долго молча меня разглядывали. "Интересно, – подумал я, – блокируются они сейчас или нет? Меня-то им нечего стесняться, друг друга – тем более. Наверно, сейчас они молча меня обсуждают. Очень удобно!"
– Видишь ли, Андрюша, – начал Дроздов, – в нашей школе всего только шесть учеников, ты – седьмой. Из этого можно сделать вывод, что школа наша не совсем обычная. Здесь ты увидишь много любопытного, на первый взгляд необъяснимого.
– Уже увидел, – тонким голоском сказал чернявый (Игорь Степанович). Вчера наши летуны полчаса перед новеньким форсили. А сегодня лежат в своих комнатах как выжатые.
– Значит, с двоими ты уже познакомился, – продолжал Дроздов. – Это Слава Дмитриенко и Лена Кныш, очень способные ребята. Ну, а в бассейне ты плавал с Соней Москвиной. Москвина – серьезная, добрая девочка.
"Это уж точно", – подумал я. Рука еще побаливала.
– А что с плечом? – тут же спросил Дроздов. – Ай-яй-яй, какая неосмотрительность! Вы имейте в виду, Виктор Васильевич, – он обратился к толстяку, – это ваше упущение. Что за самодеятельность! Ей забава, а у мальчика всю ночь болело плечо. Придется Москвину наказать.
"Надо срочно научиться блокировке", – подумал я, и все учителя засмеялись.
– С блокировкой не спеши, дружок, – сказал Виктор Васильевич. – Научись сначала думать грамотно. Нет, неграмотно ты думаешь, не спорь. Бессвязно. Часто бессмысленно повторяешь в уме одно и то же слово.
– Виктор Васильевич, – заметил Дроздов, – вы, кажется, уже начали свои занятия?
– Прошу прощения, – сказал толстяк.
Что-то в их разговоре было не то. Они разговаривали между собой бодрыми театральными голосами, усиленно изображая, какие они дружелюбные и в то же время деловитые люди.
Когда я подумал об этом, все трое переглянулись.
– Действительно, – сделав вид, что ничего не заметил, продолжал Дроздов, в нашей школе ты прежде всего научишься правильно работать головой, грамотно ею пользоваться. Пока что она у тебя работает процента на полтора. Да не стесняйся, это обычное дело… за пределами нашей школы. Мы научим тебя использовать твой разум процентов на семьдесят пять – восемьдесят. Затем ты научишься у нас контролировать свою психику. Знаешь, что такое психика? Знаешь. Ну, а чудеса там всякие – это не самоцель, это придет само собой. Здесь твои возможности в тебе уже заложены. Лучше было бы, конечно, обходиться без чудес, без полетов, без внушения и силы взгляда, на эту ерунду уходит слишком много душевной энергии. Ну, да, естественно, ты так не думаешь, тебе своей энергии не жаль. А вот твои вчерашние знакомцы. Слава и Лена, резвились полчаса, а сегодня весь день будут отлеживаться. Беречь надо силенки, не расходовать их на пустяки. Но отказать вам в этих радостях мы не вправе. Что же касается прослушивания мыслей, то не бойся ты этого, ради бога: мы учителя, педагоги, воспитатели и никогда не используем свои знания тебе во вред, потому что это безнравственно. А на пользу – отчего же? Вот Игорь Степанович будет вести с тобой и математику, и физику, и химию, вообще все, что в обычной школе преподают больше десяти учителей. Почему? А потому, что Игорь Степанович всегда будет точно знать, понял ты его или нет, а если не понял, – что именно. Поэтому школьные предметы занимают в нашей программе лишь половину времени: учение твое пойдет поначалу в два раза быстрее, чем раньше, а затем, когда Виктор Васильевич научит тебя правильно думать, – и во много-много раз. Я слышу, у тебя есть два вопроса, вполне резонные, их на твоем месте задал бы каждый. Первый вопрос: какова цель твоей учебы в нашей школе. На этот вопрос я отчасти уже ответил вначале: мы хотим научить тебя мыслить, а дальнейшее зависит уже исключительно от тебя. Умение мыслить пригодится тебе независимо от того, куда ты попадешь. Второй вопрос: почему мы выбрали именно тебя. Тут сложнее ответить, сложнее объяснить тебе так, чтобы ты понял, но я попытаюсь.
