Долгое время он молчал, и чернявый с толстяком молчали, а я сидел и ждал.
– Да, конечно, – сказал вдруг Дроздов, – твое объяснение ближе всего к истине. Ты не смог учиться, как все. Мы решили дать тебе возможность попробовать иначе. Ты хороший, добрый парень, это нам нравится. Ну и, наконец, тебе чуть-чуть повезло. Помни: чудеса, которые выделывают твои товарищи, – это всего лишь забава, побочный продукт. Став постарше, помудрее, ты перестанешь играть в эти игрушки. Заметь: мы все трое ходим по земле, а не летаем под потолком и не испепеляем друг друга взорами. Нам этого не нужно. И тебе не будет нужно тоже. Я вижу, ты меня понимаешь.
Я кивнул.
– Ну что ж, в таком случае, приступим к занятиям. Андрюша, выйди, пожалуйста, в коридор и подожди там немного: нам нужно кое о чем посовещаться.
Собственно, совещаться они могли бы и в моем присутствии, но я этого, естественно, не сказал. Только подумал… впрочем, здесь это было одно и то же. Я встал и вышел.
В коридоре, около двери учительской, стояла Соня. Она была тоже в синей форме и показалась мне очень красивой. Скорее всего. Соня услышала мои мысли, потому что она посмотрела на меня не очень-то дружелюбно.
– Слушай-ка, – шепотом сказал я, – тебе сейчас влетит из-за меня, но я ни слова, сама понимаешь…
– Ай, ерунда! – Соня досадливо поморщилась и тут же, быстро взглянув на меня, усмехнулась: – Погромче шепчи, не расслышат!
Я смутился: действительно, глупо.
Мы постояли, помолчали.
– Ну, и как они тебе? – неожиданно спросила Соня. Я не понял.
– Ну, они, – сердито повторила Соня. – Дроздов, Воробьев, Скворцов… Как они тебе показались?
Странно, подумал я, все три фамилии – птичьи. Но додумать эту мысль до конца не сумел, потому что Соня ждала ответа.
– А что, вы их не любите? – осторожно спросил я. Соня удивилась:
– С чего ты взял? Мы как раз к ним очень привязаны. И работать с ними интересно. Я просто хотела спросить… Ну что ты заладил "птичьи фамилии, птичьи фамилии"! Подумаешь, открытие.
– Странно показалось, – пробормотал я.
– Ничего странного, простое совпадение. Между собой мы зовем их "птичий базар". Я просто хотела узнать твое мнение, а у тебя его, оказывается, и нет.
– Как это нет? – возмутился я. – Нормальные люди. Вялые только какие-то. Вроде не выспались.
– Еще бы! – проговорила Соня и вдруг, покраснев, закусила губу.
– А что такое? – спросил я.
– Ничего, – резко ответила Соня и отвернулась. – Отстань!
– Ты что? – удивился я.
Соня молчала.
– Во психопатка!
– С тобой опасно разговаривать, – сказала она.
Я обиделся:
– Да говорят тебе, я не докладывал. Они сами…
– В том-то и дело.
Я задумался. Действительно, я не могу скрывать свои мысли. Для "птичьего базара" я прозрачный насквозь. Значит, мне нельзя доверять секреты. Да, но какие секреты могут быть у этой девчонки?
– Послушай! – Соня схватила меня за рукав и подтянула к себе поближе. Сейчас выйдет Скворцов. Быстро повторяй в уме какие-нибудь два слова и ни о чем больше не думай…
– А о чем я должен не думать?
– О господи! – Соня оглянулась на дверь. – Ну я же сказала тебе, как мы их дразним. Нехорошо. Повторяй что угодно, только быстренько, слышишь? И не думай о "птичьем базаре".
– Ладно уж… – согласился я.
Тут дверь отодвинулась, и вышел Игорь Степанович.
– А, черная молния! – весело сказал он Соне. – За взбучкой пришла? Ступай, тебя ждут.
Соня тревожно взглянула на меня и вошла в учительскую.
– Пойдем, Гольцов, – позвал меня Игорь Степанович.
Мы двинулись по коридору.
Вдруг он остановился так резко, что я чуть не налетел на него, и строго сказал:
– Не делай больше этого, слышишь? Это опасно. Это может плохо кончиться.
Я растерялся:
– А что я такого делаю?
– Ты повторяешь про себя ерунду: "Птичье задание, домашний базар…" Без Виктора Васильевича не смей учиться блокировке, иначе сломаешь себе голову.
Я, собственно, хотел забыть о "птичьем базаре" и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или нет. Но, видимо, одного хотения было мало.
Игорь Степанович посмотрел на меня и вдруг улыбнулся:
– Дурачок, да мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят "птичий базар". Случайное совпадение фамилий. А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.
Я ожидал увидеть в классе телевизоры, счетные машины, на худой конец, магнитофоны, но ничего этого не было. Более того, в маленькой комнате с глухими светло-зелеными стеками не было даже доски. В центре комнаты стояли две парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены – учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.
Дверь задвинулась, мы сели. На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня. Я попытался передвинуть лист – он лежал как приклеенный. Взял карандаш и провел им по листу – на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия. Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.
– Молодец, быстро освоил, – похвалил меня Игорь Степанович. – А ты рожицу нарисуй. Все так делают.
Вместо рожицы я нарисовал самолет. Он вышел кривоватый, но довольно красивый.
– Птеродактиль, не иначе, – сказал Скворцов. – Только беззубый.
Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.
– Подожди, не стирай, – проговорил Скворцов. – Крылья самолета плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…
Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые настоящий чертеж.
– А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?
Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный розовым.
– Запомни линии, – сказал Игорь Степанович, и рисунок исчез. – А теперь сделай то же самое.
Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.
– Видишь? – сказал Скворцов. – Я задал программу, а ты ей не следуешь.
С третьего раза у меня получилось.
– Ну хорошо, – сказал Игорь Степанович, и самолетик погас. – Побаловались, и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок рисования. Просто мы осваиваем учебную технику. Начнем с математики.
И Скворцов начал быстро и толково объяснять мне самые азы – то, что известно каждому третьекласснику. Я немного расстроился, но решил потерпеть.
