Роберт Силверберг - Крылья ночи

— Я советую вам просить милости принца Рума, — ласково сказал чиновник.

Я пересказал эту беседу Гормону, и он, сгибаясь от хохота, гогоча так неистово, что борозды на его впалых щеках раскраснелись, как потеки крови, принялся повторять, словно заведенный:

— Надо же, милость принца Рума! Милость… принца Рума!

— А что здесь такого — искать помощи у местного правителя? — холодно заметил я.

— Принц Рума не знает жалости, — голос Гормона стал глуше, — принц Рума накормит тебя твоими собственными конечностями, чтобы утолить твой голод!

Аулуэле быстро надоело слушать этот бессмысленный спор, и она прервала нас:

— Может быть, нам следует разыскать ложу крылатых? Там нас покормят.

— Только не Гормона, — заметил я, — а у нас ведь есть обязательства по отношению друг к другу.

— Мы могли бы вынести ему еду, — жалобно протянула Аулуэла.

Но я уже принял решение:

— Я предлагаю сначала посетить двор. Давайте утвердимся в нашем статусе. А потом, если понадобится, будем устраиваться как-то с жильем.

Она уступила, и мы направились к дворцу принца Рума, массивному зданию на громадной, окруженной массивными колоннами площади, дальняя сторона которой прилегала к реке, разделявшей город на две части. На площади на нас накинулись многочисленные попрошайки. Некто со свисающими, словно веревочными, усиками на бугристом лице без малейших признаков носа бросился на меня и клянчил милостыню, пока Гормон не отшвырнул его прочь. Еще через мгновение второе существо, не менее странное — кожа его была покрыта светящимися лунками, а конечности усыпаны глазами, — обхватило мои колени и во имя Провидения призвало удостоить его милостыни.

— Я всего лишь дозорный, — сказал я, указывая на свою тележку, — и я сам пришел сюда за милосердием.

Но существо продолжало перечислять свои невзгоды неясным шипящим голосом, так что я в конце концов — к крайнему неудовольствию Гормона — бросил несколько пищевых таблеток в его плоскую пустую сумку. Затем мы пробились к дверям дворца. У портика нам предстало еще более жуткое зрелище — искалеченный крылатый с переломанными и неправильно сросшимися руками и ногами, с одним только наполовину сложенным и обломанным крылом. Он бросился к Аулу-эле, назвал ее чужим именем и залил слезами ее брюки так, что мех на них покрылся пятнами.

— Помогите мне деньгами на кров, — просил он. — Меня выкинули на улицу, потому что я калека, но если вы поможете мне…

Аулуэла объясняла ему, что она ничего не может сделать, что она сама — чужая для этой ложи. Но калека не хотел отпускать ее, пока Гормон не поднял его, как кучу сухих костей, и не отнес в сторону. Затем мы шагнули внутрь портика. Путь нам сразу же преградили три нейтора, они осведомились о цели нашего прибытия и быстро отправили нас к следующей линии обороны — паре тощих чиновников. И снова мы услышали тот же вопрос, произнесенный в унисон.

— Мы просим аудиенции, — сказал я. — Это касается милости принца к нам.

— День приема — через четверо суток, — предупредил чиновник, стоявший справа. — Мы внесем вашу заявку в списки.

— Но нам негде спать! — возмутилась Аулуэла. — Мы голодны!

Я стал успокаивать ее. Гормон тем временем покопался в своей сумке, и блестящие монеты засияли в его руке: золото, вечный металл, с отчеканенными на нем остроносыми бородатыми лицами. Он бросил одну монету в сторону отказавшего нам чиновника. Тот ловко поймал ее и мгновенно спрятал в складках одежды. Второй чиновник поднял на нас глаза. Улыбаясь, Гормон протянул ему второй сверкающий кружок.

— Может быть, мы сможем получить особую аудиенцию? — как можно небрежнее проговорил я.

— Не исключено, — согласился один из чиновников. — Проходите.

Мы прошли в неф дворца и оказались в огромном гулком помещении; впереди угадывалась апсида с закрытым тронным залом. Путь к нему преграждала молчаливая стража из безразличных нейторов. Холодная пустота дворца за их спинами лишь подчеркивала многолюдность собравшегося здесь общества.

Я заметил нищих — причем среди них были и такие, кто нищенствовал вполне законно, имея на это занятие наследственную лицензию, — а еще целый сонм паломников, глашатаев, запоминателей, музыкантов, стряпчих и чиновников. Я слышал голоса молящихся, вдыхал запах благовоний, ощущал вибрации подземных гонгов. Гормон рассказал, заставив меня снова заподозрить, что на самом деле он — запоминатель, выдающий себя за мутанта, что в прошлые циклы это здание было храмом одной из древних религий — христеров — и что оно сохраняет часть своей святости даже теперь, когда служит местом пребывания светского правительства.

Но как нам добраться до принца? Слева от входа я заметил небольшую богато украшенную часовню, в которую медленно входила очередь из сытых и внешне довольных купцов и помещиков. Присмотревшись, я увидел вдали три черепа на опрашивающем устройстве — вход банка памяти — и рядом с ним дородного писца. Я встал в хвост очереди, попросив Гормона и Аулуэлу подождать меня в зале.

Очередь двигалась медленно, и прошло не меньше часа, прежде чем я поравнялся с опрашивающим устройством. Черепа тупо пялились на меня пустыми глазницами, внутри них пенились и журчали питательные жидкости, обеспечивая жизнеспособность миллиардов нейронов мертвого, но еще вполне работоспособного мозга, ставшего несравненным запоминающим устройством. Стоявший рядом писец немало поразился, увидев в очереди дозорного, но прежде, чем он успел наброситься на меня с упреками, я выпалил:

— Я пришел как чужой и взываю к милости принца. Я и мои товарищи остались без крова. Моя гильдия прогнала меня прочь. Что мне делать? Как я могу получить аудиенцию?

— Приходите через четыре дня.

— Я спал у дороги гораздо дольше. Теперь я должен отдохнуть в нормальных условиях.

— Обратитесь на постоялый двор.

— Но я же член гильдии! — запротестовал я. — Обычный постоялый двор не примет меня, поскольку дозорные содержат свою гостиницу, но гильдия отказывает мне в праве на место и занятие из-за новых правил! Это безвыходное положение.

Писец поморщился и вяло проговорил:

— Вы можете оставить просьбу об особой аудиенции. Вам, конечно, откажут, но на просьбу вы имеете право.

— Где?

— Здесь. Укажите вашу просьбу.

Я сообщил черепам о своей общественной значимости, назвал имена и статус моих компаньонов и объяснил суть дела. Вся эта информация была поглощена и передана, то есть канула в недра бесчисленных мозговых центров, оборудованных где-то в глубинах города, но ответа пока не ожидалось. Когда я закончил, писец сказал: