Я порысил к оставшимся кусочкам монстра. В близи казалось, что они превращались в мириады крохотных белых червеобразных форм, которые затем, извиваясь, исчезали в земле. Я опустился на колени возле самого большого оставшегося куска тела монстра и активировал контейнер, который со щелчком захлопнулся на этом веществе, прихватив чуток лишайника и почвы.
Я потряс его; внутри погремело как камень.
Ху Мун вышла, как раз когда я вернулся из-за периметра с образцом. Она была какая-то помятая и пахла сексом. Её поведение выражало полную подозрения досаду, словно она винила нас за это происшествие, которое сорвало ей вечер.
«Итак, что это было?» – спросила она раздражённым голосом. «Джэнг, это твоя компетенция. Что ты знаешь?»
«Почти ничего», – сказал Джэнг вежливо. Он забрал у меня контейнер с образцом.
«Что-нибудь раздобыл?» – спросил он меня.
«Думаю, да», – сказал я. «Ты не поверишь, но это вещество, расползающееся вещество... оно как белый камень. Ёрзающий камень».
«Ёрзающий камень? Что ещё?» Ху Мун несомненно была разгневана. «У тебя же вроде как нет воображения».
«Так мне сказали», – сказал я, гляда под ноги.
Джэнг потряс контейнер с образцом и он загромыхал. Я поднял на него взгляд и увидел, что он улыбается мне, кажется, с искренней симпатией. «По звуку как камень, не так ли?» – сказал он Ху Мун.
Она покачала головой. «Расскажи мне, что происходит на самом деле. Утром – это самое первое». Она вернулась в постель, а я поразился, как она может быть такой безразличной к происшедшему событию, для меня, по крайней мере, это противоречило здравому смыслу. Если гигантская мёртвая женщина действительно воя маршировала вокруг нашего лагеря, то вселенная определённо сошла с ума и ни на что нельзя положиться. Я содрогнулся. Какое может быть убедительное объяснение для такой штуки? Возможно я чувствовал себя так из-за моего покалеченного разума, моего выжженного воображения, но, конечно, способа это узнать не было.
Ирвэйн, который ничего не сказал, отвернулся от темного за периметром и посмотрел на меня взглядом, полным неуверенности. «Пойду я», – сказал он голосом, напряжённым начинающейся истерией. «Буду спать до поздна и без всяких плохих снов».
Пока он возвращался в своё укрытие, он держал свою огромедную пушку на готове.
«Лисон», – сказал Джэнг. «Спасибо за помощь».
Я кивнул, признательный за его доброжелательность. «Хорошо», – сказал я. «Спокойной ночи».
Утром солнечный свет показался предательским, чем-то таким, что лишь скрывало тьму. Я отправился на место раскопок, робот-картограф покорно катился у моих ног. Джэнг был уже там, по-прежнему в броне и с оружием. Он откинул щиток шлема, чтобы поприветствовать меня.
«Доброе утро», – сказал он. Несмотря на то, что он говорил без эмоций, ему всегда удавалось передать впечатление учтивого внимания. Полагаю, что даже если вы такое же опасное существо, как Джэнг, обычно лучше избегать конфликта. Загадка, почему обычным людям, гораздо более мягким, гораздо более уязвимым, часто не удаётся вести себя также благоразумно. Но, конечно, я могу рассуждать лишь довольно ограниченным образом. Я уверен, что моё воображение не разрушено полностью, иначе как человек может быть человеком без хоть какой-то капли творческой способности? Как бы я мог интересоваться всем этим, если бы я был совершенно не в состоянии вообразить что-то кроме того, что вижу и слышу? Но теперь меня озадачивает слишком многое. Мне любопытно, был ли я более уверен до терапии. Мне кажется, что был, но я не знаю, было ли это действительно хорошо.
Я запустил робота-картографа в работу в назначенном секторе. Джэнг подождал, пока робот не начал выписывать свои узоры, и махнул мне рукой подойти к нему под навес, который защищал просеиватели и другие механизмы. Мне стало интересно, что ему от меня надо, но я хотел отвлечься от своих мыслей. Мы сели на скамейку и я уставился на раскопки, словно был чрезвычайно заинтересован в медленных осторожных движениях робота.
«Лисон», – сказал он. «Расскажи мне, что ты видел прошлой ночью».
«Я видел мёртвую гигантшу. Она ходила и кричала. Это не то, что видел ты?»
«То», – ответил он. «Все её тоже видели. Я хотел спросить тебя из-за твоих особых обстоятельств. Если мы все её вообразили, я думаю, что, возможно, ты видел что-то другое».
«Ты дипломатичный», – сказал я.
Он это проигнорировал, но через секунду снова заговорил. «Если ты не сочтёшь меня невеждой, я хотел бы узнать, как так случилось, что тебя модифицировали».
«ʻМодифицировали?ʼ» Не желая того, я сказал это с горечью. Потеря всё ещё была близка, даже не смотря на то, что в буквальном смысле я не был лишён чего-то такого, чем ещё пользовался.
«Если разговор об этом огорчает тебя, не бери в голову», – сказал Джэнг.
«Нет», – сказал я. «На самом деле я не против рассказать тебе. Иногда поплакаться немного помогает и едва ли кто-нибудь когда-нибудь захочет услышать всю эту отвратительную историю». Я выдавил улыбку. Думаю, она была хилая.
«Я был художником, хотя, возможно, не очень хорошим. Но картины мои продавались довольно часто, чтобы прокормить меня, поэтому, не могу пожаловаться. И художники получше голодали. Я знал некоторых.
Как бы то ни было, со мной произошла неприятность на Ноктайле. Я полюбил нечто, что не могло полюбить меня... думаю, история, старая как вселенная. По возвращении, я почувствовал меньшую удовлетворённость от своей работы, хотя никогда не был так уверен в её ценности. Стало хуже; я стал принимать наркотики, использовал стволовые стимуляторы, приобретал самых красивых любовниц, которых мог найти, и бросал их довольно оскорбительным образом. Но я ещё достаточно рисовал, чтобы платить по счетам, поэтому... проблем не было.
Потом я предпринял другое небольшое приключение, пытаясь вернуть себе удовольствие, которое когда-то я получал в создании картин. Приключение показало мне, как же на самом деле моя работа была далека от значимости, и мне трудно было это принять. И я предал себя полному забвению. Больше я не рисовал. Это была забава на некоторое время, я думаю».
Джэнг кивнул, как будто понял. Что, конечно, было маловероятно, но я отдал ему должное за хорошие манеры. «А потом?» – спросил он.
Я пожал плечами. «Обычная история. Когда я увяз достаточно глубоко в долгах, мои кредиторы поместили меня в реабилитационную клинику. Персонал заключил, что мои проблемы происходят из моей наркотической зависимости, так что, они вылечили меня».
«Отсюда твой недостаток?»
«Да. Человеческая реакция на многие психоактивные наркотики – которые мне всё равно нравятся – связана с творческим процессом. Если убрать одно, уберётся и другое. Наркотики больше не веселят. Можешь принять все, какие нравятся, и... ничего».
