Ну, что ж... Для меня это пятиминутное дело. Сегодня же вечером можно будет передать цифры.
Уже когда я кончаю ужинать, в столовой появляются трое – две женщины и худощавый парень с короткой, седеющей черной шевелюрой “ежиком”. Совсем как у Бруно Монтелло. Только Бруно еще не седой.
Парня я вижу впервые, а в женщинах что-то кажется мне знакомым. Где-то я уже видел их – таких приземисто-грациозных и одинаковых, хотя они и по-разному сейчас одеты. Мне знакомы их большие, чуть диковатые темные глаза с подсиненными белками. Но что-то в этих женщинах не то, что-то не так, как я когда-то видел.
Это вроде и они и не они, и я даже не знаю – здороваться с ними или нет. Молча и медленно я наклоняю голову, и это можно принять за приветствие, а можно и не заметить.
Они не замечают меня. Они проходят к щиту заказов, и тут я понимаю, что меня смутило, почему я их сразу не узнал. Это женщины-леры, те самые, которых я видел один раз, перед гибелью Вано, о которых он обещал рассказать какую-то “ужасно романтичную историю”.
Только тогда они были в теплых серых рабочих костюмах, а сейчас они в нарядных платьях – вишневом и синем, и по этим платьям струятся причудливые светящиеся полосы, благодаря которым женская талия кажется по – осиному тонкой и хрупкой.
Что же это за история, которая привела их на другой материк, в чужое племя? Где теперь узнать ее? Здесь еще нет ни газет, ни книг, ни своей истории.
Да и не скоро попадут в книги здешние “романтичные истории”. Все могут знать их – но писать о них неловко. Это одна из многих условностей, тяготеющих над людьми!
Пожалуй, долго еще литература здесь будет представлена только стихами да фантастикой, которую начинает Бирута. Всему остальному будут мешать условности.
А эту “ужасно романтичную историю” наверняка знает Джим.
Джим рассказывал мне эту историю понемногу. Из него все надо было выдавливать, вытаскивать. Как клещами. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. И так – четыре вечера подряд. Все те четыре вечера, которые мы провели в Нефти. И еще какие-то, перерывы днем, во время работы.
Но все-таки он рассказал немало. Достаточно, чтобы понять все и представить какие-то недостающие детали, подробности.
Я с удовольствием записал бы эту необычную историю в коробочку эмоциональной памяти, если бы уже давно не пообещал Бируте для нового ее рассказа и вторую, пока еще пустую коэму.
Конечно, было бы лучше, если бы эту историю записал сам Жюль Фуке – тот худощавый парень с черной седеющей шевелюрой “ежиком”, которого я видел в столовой Нефти вместе с лерами. Но у меня, увы, нет больше коэм. И нет лаборатории, где я мог бы сделать новые.
Когда-нибудь будет у нас тут киберлаборатория. И тогда я сделаю новые коэмы и подарю одну Жюлю, чтобы он смог записать эту историю. Если, конечно, захочет.
Он прилетел на “Рите-1”, этот удивительный, неунывающий геолог. Он был одним из первооткрывателей Нефти, надувал здесь первые серебристые палатки, рубил здесь первые дома. Ему очень пригодилось в этих местах то умение валить деревья и ставить срубы, которое преподают в “Малахите” и которым я пока что не воспользовался.
И еще Жюль один из первых здесь заболел ренцелитом – страшной болезнью, похожей на земной столбняк, от которой далеко не все вылечивались, даже несмотря на всю мощь нынешней медицины. Но Жюль каким-то чудом уцелел – поднялся, и даже следов не осталось.
А жена его погибла.
Сейчас ренцелит побежден. Мы не можем заболеть им, потому что еще на орбите нам сделали от него прививки. А в первый год не одни только жены Жюля и Арстана Алиева погибли от этой коварной болезни. Причем тогда еще даже не знали – отчего она. И сути болезни не знали, хотя и видели, что она похожа на столбняк.
Но микроб земного столбняка попадает в рану, в кровь. А здесь не было ни ран, ни даже царапин. И непонятно было, как приходит болезнь, и не помогала противостолбнячная вакцина.
Эту болезнь победил микробиолог Натан Ренцел, ученик и помощник Чанды Тушиной. Он и сейчас работает в своей лаборатории, и его непросто увидеть – он так поглощен своим делом, что по неделям не выходит из лаборатории и живет рядом с нею, дверь в дверь. И то, что не донимают нас теперь местные болезни, – его заслуга.
Он отыскал маленького злого комара – потом его почему-то тоже назвали ренцелом, – который переносит болезнь, как на Земле переносили когда-то комары малярию.
Натан выделил возбудителя этой болезни, и приготовил вакцину, и на себе испытал ее.
А потом он уничтожил этих комаров на всем материке. Методично, настойчиво он выращивал в своих колбах полчища стерилизованных радиацией самцов ренцела и сбрасывал их с вертолета над болотами и лесами. Квадрат за квадратом. По пять раз на каждый квадрат. Сытые, откормленные стерилизованные самцы опережали и оттесняли здоровых и... не оставляли потомства.
Этот старинный, еще в двадцатом веке открытый метод помог очистить наш материк от опасных насекомых. Сейчас рёнцел – такая же редкость на материке, как малярийный комар – на нашей далекой родной планете.
Овдовевший Жюль долго жил один, считал, что все личное для него кончено, что ему осталась только работа. Работа и еще путешествия, без которых он не мог жить ни на Земле, ни здесь, на Рите.
В вертолете и без него – просто с индивидуальным реактивным двигателем за спиной – Жюль облетел весь наш материк, побывал в самых дальних его закоулках еще задолго до того, как появились на материке ра. Именно Жюль нашел ту чудесную бухту с золотистым песком, где будет создана наша зона отдыха и куда сейчас пробивают дорогу лесодорожные машины. Именно Жюль дал название пустынному и неуютному Плато Ветров. А когда он осмотрел весь наш материк, то решил взглянуть и на соседний, откуда позже приплыли ра и гезы.
Тот материк в несколько раз больше нашего. И южнее. И теплее. Самая северная его оконечность – на широте нашей зоны отдыха. А юг опускается к тропику. Много племен живет на том материке.
И, может, не одни только ра и гезы еще будут вытеснены оттуда на нашу прохладную землю.
Как и наш материк, тот, соседний, еще не назван. Может, когда-нибудь его назовут Жюльенией или Фукедой – не знаю. Сейчас его просто называют Восточным материком, потому что он – к востоку от нашего. Его берега, горы и реки нанесены на наши карты. Но это пока что немые карты, потому что большинство гор, рек и озер – безымянны. Местных названий мы не знаем, а со своими тут не очень торопятся. Названия должны быть точными. А для этого нужны точные знания, которых пока у нас нет. Земные названия складывались веками, даже тысячелетиями. Значение большинства из них к нашему веку было утеряно – осталось лишь звучание. Но когда-то было и значение! Мудрено ли, что здесь не спешат с названиями, не торопятся увековечить на географической карте свои имена?
