Фреда озадаченно взглянула на меня.
— Не понимаю.
— Ты думаешь, как женщина Хаоса. В любой сложной ситуации ты первым делом тянешься к Логрусу, а когда его не оказывается на месте, ты чувствуешь себя калекой.
— Я и есть калека! И все мы!
— Вовсе нет! — Я мучительно пытался подобрать верные слова. — Послушай, я никогда не пользовался Логрусом. Ни разу в жизни. И тебе не нужен Логрус. Ты и без него прекрасно можешь идти, бежать, смеяться, танцевать. И вовсе необязательно видеть будущее, чтобы жить дальше! Люди превосходно обходятся и без Логруса! И раньше обходились, и будут обходиться впредь.
— Не настоящие люди, — возразила она. — Порождения Теней…
— Я — порождение Тени?
Фреда заколебалась.
— Нет… Но…
— Никаких «но»! Забудь о Логрусе! Забудь, что он существует! Думай о том, что ты можешь сделать без него! Ищи способы сражаться, бежать, сбить наших врагов с толку, одурачить их! Папа говорит, что ты самая умная из нас. Ну так докажи же это!
Фреда нахмурилась, но спорить перестала.
Я подошел к столу, собрал карты в колоду и сложил их в деревянную шкатулку. Если бы в камине сейчас горел огонь, я бы охотно швырнул их туда.
— Не заглядывай больше в карты, — настойчиво сказал я. — Обещаешь?
— Обещаю, — медленно произнесла Фреда.
— Смотри же, ты дала слово, — сказал я и поцеловал сестру в лоб. — Я, велю кому-нибудь принести еды. Перекуси и ложись спать. Рано или поздно мы что-нибудь придумаем. Мы найдем способ выиграть бой… выиграть эту войну.
— Хорошо, Оберон… — тихо отозвалась она. — И… спасибо тебе.
Я заставил себя улыбнуться.
— Да не за что.
Когда я вышел из комнаты, разум мой лихорадочно работал. Фреда, упрямо цепляясь за силы Логруса, подкинула мне любопытную идею. Я знал, что Логрус стал для нас бесполезен. Кто-то каким-то образом отрезал Джунипер от Логруса, изолировал нас, и Дворкин, как и прочие мои родственники, оказались бессильны. Без Логруса они чувствовали себя калеками.
И наши враги делали ставку на это.
Но разговор с Фредой натолкнул меня на одну мысль… настолько сумасшедшую, что она вполне могла сработать.
Я отправил слуг на кухню приготовить Фреде чего-нибудь горячего, а сам пошел обратно к Дворкину. Стражники и на этот раз пропустили меня без единого звука.
Дверь была открыта. Я вошел и обнаружил, что в кабинете идет импровизированное военное совещание. В нем участвовали Коннер, голова и плечо у него были перевязаны, Титус и отец. Оборудование со столов было свалено на пол или распихано по углам, и на всех столах теперь лежали топографические карты.
— …не работает! — возбужденно произнес Коннер.
Когда я вошел, все смолкли.
— Я понимаю, что перебиваю вас, — сказал я, — но все-таки вы двое, выйдите. Сию секунду. Мне нужно поговорить с отцом наедине. Это важно.
— Сам выйди! — ощетинился Коннер. — Мы работаем!
— Идите, — сказал им Дворкин. — Все равно мы сейчас ничего не решим. Поспите, а потом продолжим разговор.
Судя по выражению лица, Коннер готов был оспорить это решение; но потом он все-таки смирился и кивнул. Титус помог ему встать, и они поковыляли прочь.
Я закрыл за ними дверь и задвинул засов. Не хватало еще, чтобы нас побеспокоили.
— Они пытаются хоть чем-то помочь, — сказал Дворкин. — Ты не сможешь руководить всей армией в одиночку. Тебе все равно понадобится их помощь.
— Забудь про армию, — бросил я. — Эйбер показал мне одну штуку, относящуюся к изготовлению карт. Ты встраиваешь Логрус в карты, делаешь его частью изображения. Верно?
— Ну, в общем, да.
— Тебе хорошо удаются карты. Эйбер так сказал.
— Да. В молодости я делал их тысячами.
— Я хочу, чтобы ты сделал для меня карту — сейчас, немедленно. Но при этом вместо Логруса вложил в нее мой узор.
Кустистые седые брови Дворкина поползли на лоб.
— Что?
— Ты видел его, — сказал я. — Ты сказал, что он заключен в том рубине. Ты знаешь, что он собой представляет. Если он настолько отличается от Логруса, возможно, мы сможем с его помощью покинуть Джунипер. Помнишь — ведь этот узор уже переносил меня в Илериум!
— Да. — Взгляд Дворкина был устремлен куда-то вдаль, прикован к чему-то незримому… возможно, к тому самому узору, что таился во мне, к узору, который он видел в глубине драгоценного камня. — Очень любопытная мысль…
— Это сработает? — с нетерпением спросил я.
— Не знаю.
— Так проверь!
— Это может сработать, — пробормотал Дворкин, — если…
Так и не закончив фразы, он стремительно встал, разыскал бумагу, чернила и стакан с кистями, расчистил место на одном из столов и принялся быстрыми, уверенными движениями набрасывать рисунок.
Я мгновенно понял, что он рисует — это была улица, на которой стоял прежде дом Хельды. Дворкин нарисовал обгоревшие руины на месте ее дома и уцелевшую печную трубу.
— Нет… Я не хочу туда! Пожалуйста, нарисуй что-нибудь другое!
— Ты хорошо знаешь эту улицу, — сказал Дворкин, — и это поможет тебе сосредоточиться. И это единственное место, где в последнее время бывали мы оба.
— Но в Илериуме опасно!
— Сейчас — уже нет. В этих двух Тенях течение времени довольно сильно отличается. Один день в Джунипере равен почти двум неделям там.
— А как же мой узор? — спросил я. Эйбер начинал с того, что рисовал на карте Логрус, а Дворкин сразу принялся за изображение улицы. — Разве тебе не нужно встроить его в картину?
Дворкин негромко рассмеялся.
— Ты начинаешь улавливать разницу между мною и Эйбером, — сказал он. — Эйбер не понимает, почему карты работают. И не хочет это понимать. Вместо этого он рабски подражает моим ранним работам. А я тогда рисовал Логрус на каждой карте просто потому, что это помогало мне сосредоточиться. На самом же деле вовсе необязательно делать Логрус частью карты — но художнику, пока он работает, нужно постоянно держать его в сознании. И тогда Логрус, наряду с рукой художника, создает карту. В некотором смысле, это одно и то же.
— Не понимаю.
— А тебе и не нужно. Это мое дело.
Он окунул перо в чернильницу и быстро завершил рисунок. Это был всего лишь набросок — скупые очертания и слабый намек на задний план. Но несмотря на лаконичность — если не сказать скупость — изображения, в рисунке безошибочно ощущалось присутствие силы. Той самой силы, которой не обладали больше карты с Логрусом.
Я сосредоточился на рисунке, и он быстро начал становиться все более и более реальным. Вот появились цвета… синева неба… черные пятна обгоревших остовов зданий… голубовато-серый булыжник мостовой, усеянный красными пятнами черепицы… И внезапно оказалось, что я смотрю на улицу, залитую светом заходящего солнца. Вокруг не видно было ни единого целого дома — лишь закопченные печные трубы. И я не заметил ни малейшего движения; не видно было ни людей, ни животных.
