Министру, вероятно, требовалось время, чтобы осмыслить ситуацию.
– Действуйте, полковник. О результатах незамедлительно докладывайте мне в оперативный штаб.
– Слушаюсь.
Трубка пискнула, и извергла тихое шипение неактивного канала.
Пару секунд было тихо; потом Коршунович полюбопытствовал:
– Что, Семеныч? Очередная пилюля?
Золотых уныло кивнул.
– Это министр внутренних дел?
– Ага.
– Понятно… – вздохнул Коршунович.
– Эй, орлы! – громко сказал Золотых своим ребятам. В прихожей и соседних комнатах тотчас стало тише. – Кто-то министру постукивает, наверное из местных. Узнаю кто – яйца оторву, – пообещал Золотых. – И успокоюсь на заслуженной пенсии с чувством выполненного долга.
Полковник встал с дивана, и пошатнулся – парализатор все еще оказывал остаточное действие на организм. Немолодой уже и порядком побитый жизнью организм. Золотых схватился за стену.
– Тьфу, ты, черт! Шатает.
– Помочь вам, Константин Семенович? – сочувственно спросил из прихожей Богдан По.
– Иди ты, знаешь куда? – без злобы огрызнулся Золотых. – Что я вам, маленькая девочка?
Он выпрямился, нарочито твердым шагом добрался до прихожей и выглянул. В соседней комнате на кровати сидело сразу семеро и в который уже раз прокручивалась видеозапись волчьей атаки. Дверь номера тоже была распахнута настежь, по коридору медленно прохаживались спецназовцы с длинноствольными иглометами.
– Степа! – позвал Золотых.
Чеботарев немедленно вышел из кухни. В руках он держал манюсенькую чашечку кофе.
– Да, Константин Семеныч?
– Командуй финиш. Оцепление снять, гостиницу покинуть. Не забудьте после всего выпустить охранников…
Золотых заметил, что Чеботарев хочет вмешаться, и решил: пусть говорит прямо сейчас.
– Что там?
– Прибыл шеф местного представительства «Стены». Кажется, он жаждет крови и сатисфакций.
– Ну и отбреешь его по всей программе, – пожал плечами Золотых. – Разрешаю даже мордой в пол ткнуть при необходимости. Но – вежливо, вежливо, мы же цивилизованная страна…
– Понял, Константин Семеныч! – обрадовался Чеботарев. – Разрешите выполнять?
– Давай!
Чеботарев тут же вогнал рацию в циркулярный режим.
– Внимание, всем группам: финиш. Повторяю: финиш. Покинуть все посты и начать эвакуацию по стандартной схеме. Первая группа – со мной, сбор у лифта второго этажа. Закругляемся, хлопцы!
Оперативники и спецназовцы враз утратили неприкаянность – у них снова появилась цель, и каждый из них снова знал, что ему делать – знал до мельчайших подробностей.
– Пошли, Палыч. Сейчас номер опечатывать будут…
Коршунович поднялся со своего кресла, тяжело вздохнул, и пожаловался:
– Да, Костя… Не те уже наши года. Парализатором шандарахнули – и все тело будто наизнанку вывернулось…
– А ты чего хотел? – с неожиданным спокойствием отозвался Золотых. – Чтоб как раньше, только насморк проходил?
Золотых покачал головой.
– Ладно, Палыч. Может, мы и старые пеньки, но весь этот молодняк все равно без нас не обойдется. Тут мозгами шевелить надо. А вспомни – ты много шевелил мозгами в двадцать лет?
Коршунович уныло развел руками.
– То-то, Палыч. То-то.
Когда массивные часы отбили половину восьмого, Арчи переоделся в пограничное и в последний раз проверил снаряжение. Собственно, снаряжения у него было – в одном кармане уместится… Нож, игломет и жукопара. Ну, часы, подаренные Ником еще. Игломет Арчи поселил в специальном кармане – на левом боку, чуть выше пояса. Нож сунул в узкий карман на лодыжке. Нижняя часть кармана пряталась под голенищем высокого шнурованного ботинка. Контейнер с жукопарой перекочевал во внутренний карман куртки.
В прихожей Арчи добыл из-за зеркала карандаш, покрытый темным от времени лаком, и клочок бумаги из тощенькой стопочки. Бумага когда-то была школьной тетрадью, рассеченной ныне на листики размером с пачку сигарет.
«Мама, я уехал, – написал Арчи, на всякий случай изменив почерк. – Экстренный вызов. Твой Ирч.»
Нечасто Арчи исчезал из дома таким образом – последние лет десять он там бывал настолько редко, что дом даже сниться перестал. Но те несколько раз, когда все же приходилось исчезать – всегда оставлял лишь короткую записку, и всегда подписывался детским прозвищем. И сейчас, покидая не родительский дом в Крыму, а оставшееся без хозяев дедово гнездо, почувствовал, что изменять этой привычке ни в коем случае нельзя. Не то нарушится что-то очень хрупкое и святое, нечто такое, что ни в коем случае нельзя нарушать.
В последний раз окинул взглядом комнату – бывший дедовский кабинет. Древнюю, как сам дом, мебель. Потемневший свод потолка и старомодный светильник, приживленный к потолку. Подслеповатое маленькое оконце – когда-то такие были традиционными и здесь, в Сибири, и еще много где в Евразии. Прежде Арчи гостил здесь только однажды, лет двадцать назад, еще ребенком, жизнерадостным толстеньким щеном. В этом кресле тогда сидел дед, и сабля на ковре над кроватью не была тогда настолько тусклой…
Усилием воли отогнав внезапно нахлынувшие воспоминания, Арчи прошел вдоль книжных полок, машинально провел пальцами по шершавым корешкам, и бесшумно отворил входную дверь.
Уходить он решил задами, чтоб меньше кто видел. Выскользнув во дворик, хоронящийся под сенью старых деревьев, оглянулся. Ни матери, ни соседей во дворике не оказалось. И хорошо.
Арчи быстро миновал опасно покосившуюся поленницу, неизменные сарайчики в самой глубине двора и перемахнул через добротный, сработанный еще молодым дедом забор. Узкая щель между забором и соседской оградой вела к переулку – здесь обильно росла крапива и гигантские лопухи, и кое-где – зеленые суставчатые стебли дудника.
Выйдя из щели в переулок Арчи снова огляделся. Невдалеке на лавочке заседала местная молодежь и, похоже, что-то праздновала: как раз бряцнули стаканами. Арчи отвернулся и побрел в противоположную сторону, чтоб выйти не к улице Шадченко, а к параллельной, через квартал. И вышел.
Мимо проскочил одинокий экипаж, и вновь повисла душная летняя тишина, которую и тишиной-то назвать нельзя. Какие-то звуки присутствуют, но все где-то вдали, и какие-то однообразно-глухие, отчего постоянно кажется, будто уши плотно забиты ватой.
Тихо вминая песочек на тротуаре тупоносыми ботинками, Арчи зашагал в направлении восточной окраины, к улице Зеленой. Одинокий невооруженный пограничник вызывал только мимолетное поверхностное любопытство. Арчи провожали ленивыми взглядами, а в следующую секунду уже забывали о нем. И это Арчи очень нравилось.
