Управлял всеми видами транспорта, самолетом, даже подводной лодкой. И космическим кораблем. Владел всеми видами оружия, с детства.
Крепкий он был. И цепкий.
Он перекатился с пятки на носок, вытянув шею, с места пытаясь заглянуть в соседние залы. Он был не первый, кому казалось, что залы бесконечно переходят один в другой.
На самом деле музей был небольшой. Против ожидания, Сорняк прогулкой оказался доволен. Правда, недоумевал, отчего Феномен отверг его предложение воспользоваться ходулями от шоссе.
Я считал, что Сорняк в театре трудится декоратором, но оказалось, что он обычный актер, и даже не на ведущих ролях, при его-то амбициях. Навыков, навыков у него хоть отбавляй.
Он осмотрел стенд. Скепсис на его лице с кривоватым носом был разбавлен неподдельным вниманием.
Он рассматривал подвергнутую кратковременному воздействию стенда пуговицу через складную лупу и поддался обману.
— Это уже не та пуговица, — глубокомысленно изрек он.
Он несколько раз отодвигал руку с пуговицей, выворачивая голову, словно пытаясь заглянуть между истинным и накладным изображением, похожим на позумент, но безрезультатно.
Он тяжело, но небезнадежно вздохнул. Сдаваться он не собирался. Он вышел из состояния задумчивости. Лоб его разгладился от ожидания близких перспектив.
Я покинул маленький музей последним.
Теперь я шел на встречу с Витамином, забросившим все дела на свете. Я наблюдал за ним недавно в кафе на центральной площади с куклой за стойкой.
— В головах у людей такой мусор, — говорил он ей. — Действительность никто правильно не воспринимает. И главное — доказать никому ничего нельзя. Люди! — горько сказал Витамин внимающей кукле. — Я знаю людей. Я сам человек. Вот так… чтобы ты знал. Вот, — ткнул Витамин бокалом в светящиеся окошки, — вот в каждом из них скрывается мерзкий индивидуум. Он всех ненавидит в глубине души. А так скрывает.
— Откуда ты знаешь? — не выдержав, присоединился я к беседе.
— Знаю. — Витамин даже не удивился мне. — Я в процессе торговли их насквозь вижу. Я через своих подруг все знаю. Столько в их избранниках мании величия, никаким диктаторам и не снилось. А в толпе они становятся, как все. Каждый человек по отдельности страшен.
— Хорошего же ты мнения об окружающих, — сказал я.
— Хорошего! Отвратительного. Чтоб их… — Витамин был слегка не в настроении.
На нас никто не обращал внимания. Друзья разговаривают. Витамин был хороший друг. Вполне. На него всегда можно было положиться.
Витамин собирался пообщаться со своим деревенским родственником.
Никто не помнил про модель. Витамин, Лагуна. Все вели себя так, будто ничего не произошло. И никакой модели не было.
А она была.
Первому об этом я сообщил Витамину.
— Что, что? Миф? Кукла такая? Замечательно. Полный бред. Больше никому об этом не рассказывал? Не вздумай.
— А что? — сказал я. — По-моему, все это было.
Никто не знал, что я тоже недавно вернулся из столицы, куда ездил навестить Шедевра, что вылилось в долгий неловкий разговор.
Я уговаривал Шедевра снова запустить модель.
Сначала гигант тоже делал вид, что не понимает, о чем речь, потом стал с упорством отнекиваться, то мрачнея, склоняя крупную голову, то сбегая в другую комнату. «Нет, нет и нет! — восклицал он в сердцах. — Это невозможно. Больше ничего искусственного. Такого рода».
В общем, отказался наотрез.
Возвращаясь домой, я отошел с едой в кафе к ближайшему столику и нос к носу столкнулся с Тугодумом.
Знатью-то он здесь наверняка не был, в городской толчее.
Сначала Тугодум лишь искоса поглядывал в мою сторону, затем глубоко, как-то тяжело вздохнул и разоблаченно протянул мне руку через столик.
Некоторое время он молчал, однообразно жуя, и, наконец, вымолвил:
— Неважная еда.
— Да? — Я удивленно поднял брови, кусая вполне сносный бутерброд.
— Что ты! — Тугодум закатил глаза. — Одно мучение. Веришь, кусок в горло не идёт.
Мне невольно вспомнился аскет в изъяне. Никакого сравнения.
У Тугодума тоже промелькнуло в глазах нечто подобное, воспоминание-сожаление, после чего он взглянул на еду в своей тарелке с особым отвращением.
А он еще собирался за следующей порцией!
Я не мог отвязаться от него. В сумерках обжора следовал за мной в некотором отдалении.
Когда я заметил это, он стал останавливаться и так стоял в неподвижности, ожидая, пока я пойду дальше, и как-то сразу становилось понятно, что это кукла. Она хотела попасть вместе со мной туда, где ей было так хорошо.
На работу или домой аскет уже не спешил, где он там у него был, а, наверно, у него и семья имелась, подумал я.
Наконец Тугодум осознал, что никому не нужен и, низко опустив лобастую голову, подался вспять.
Вот и хорошо, с облегчением подумал я. Насобираю еще здесь их. Кто знает, сколько их здесь. Мегаполис.
Пускай вон топают к Шедевру. Прилипают к нему, как гвозди к магниту. Его идея. Я подумал об этом без осуждения. Но и себя не мог упрекнуть. Похоже, на настоящий момент я являюсь единственным патриотом модели.
В салоне автобуса впереди меня сидели две девушки. Одна подняла очки на лоб. Какая, подумал я.
Дочь нового мэра была поразительно похожа на Топ. А ее подруга — Дар, и она, кажется, меня признала.
Топ тоже может притворяться. И особого труда для этого не требуется. Достаточно просто сохранять невозмутимый вид, который так идет красавицам.
— Топ, — тихо сказал я.
Девушка, замерев, немного повернула голову. Потом на ее лице отразилось недоумение. Она слегка пожала плечами.
По ночам я часто просыпался оттого, что где-то далеко слышался гром. Иногда раскаты грома раздавались особенно сильно, и однажды я не выдержал и открыл окно.
Ровно и мощно дул ветер, и деревья и кусты, темные и загадочные, волновались.
Далекий гром медлительно раскатился по всему горизонту.
Спать мне уже не xотелось. Я дошел до калитки. На темной улице тускло горела маленькая лампочка под ржавым абажуром.
Абажур качался и постукивал. Свет от лампочки едва достигал земли, и от ветра он то слабел, то загорался ярко.
Здание, к которому я пришел, напоминало крепость. Оно серело в темноте. С оврага на крепость наползал туман. Камень был мокрый.
Я начал подниматься в зал, и тут стали заходить другие опоздавшие, они заходили совершенно спокойно, шли в полный рост, переговариваясь, и оттеснили меня в середину.
Лектор примолк. Все вокруг очень старательно писали. Старичок молчал, и все вокруг писали. Сосед с шелестом перевернул страницу. В углу приятно забренчал колокольчик.
После перерыва, когда все сели, как попало, и стали тут же писать каждый не в своей тетради, лектор снова стал говорить.
— В этом мире все разорвано. И нет никакой связи. И все можно поменять местами. Как изменить этот мир, не исказив его?
Я увидел, что в дверь вошла девушка и пошла по проходу. Она была в платье, свободно облегавшем ее легкую фигуру.
Все вокруг писали, а лектор за стойкой что-то бубнил и поднимал палец вверх, и никто ничего не замечал.
Незнакомка в мою сторону не смотрела.
Время шло. Лекция тянулась бесконечно долго, и я и хотел, чтобы она никогда не кончалась, но временами меня брало страстное нетерпение, чтобы поскорее зазвенел колокольчик.
Девушка ничего не писала, сложив руки на коленях, и выражение ее глаз трудно было определить. Наши взгляды встретились.
Девушка сидела там же и, со своим лёгким прищуром, будто силясь узнать малознакомое лицо, смотрела на меня.
Я не мог разгадать выражения её глаз. Незнакомка не шевелилась, сидела ровно, и только в последний момент её напряжённую задумчивость выдал жест, долгий, рассеянный, которым она поправила волосы.
Я чувствовал, что скоро будет конец. Забрякал колокольчик, все разом встали и пошли к выходу.
Я старался не упускать из виду девушку.
Вначале она была рядом, так, что я мог коснуться её рукой. Потом меня немного оттеснили, хотя я по-прежнему хорошо видел её светлое платье.
