Изготавливал Сорняк все здорово. Шерстинка к шерстинке, волосок к волоску.
Витамин и Лагуна использовали его модели.
— Со львом нехорошо получилось, — сказал Лагуна.
— Да ничего страшного. Переживут.
— Да, но… Кстати, он настоящий?
— Конечно, настоящий.
— Все могло плохо кончиться. Если бы туристы не успели забраться на вольеру… Где ты его откопал?
Витамин усмехнулся.
— Трудно льва раздобыть, что ли?
— Туристы пережили настоящий шок. Хорошо, что никому не пришло в голову усомниться. Но как они бежали!
— Я не хотел этого. Просто перепутал. Лев совсем не ручной, и для меня тоже. Сидел в соседней клетке, рядом с искусственным, а кто в какой я забыл, когда нужно было его выпускать.
— Зачем ты его вообще притащил? — простонал Лагуна.
— Для сравнения. Хотел напоследок продемонстрировать обоих рядом. Знаешь, такое эффектное сравнение с оригиналом в завершение сафари. Жаль, не получилось. И запах одинаковый.
— От искусственного, пожалуй, разило похлеще.
Все использовали искусственную местность. Все были просто в восхищении. Все удавалось здесь, как нельзя лучше. Аттракционы уносили, как в машине времени, в разные эпохи.
Как-то я заглянул в один. Ветер дул безостановочно. В лицо летели ледяные крупинки снега. Было невыносимо холодно. Из-за пурги ничего нельзя было разглядеть.
Все это напоминало детскую игрушку, в которой встряхиванием можно было вызвать искусственную метель.
Стихия так крутила, что отдельные снежинки вырывались за границы большой колбы, ограниченного пространства, в котором, как в волшебном ларце, все и происходило.
Все были в полном восторге — и участники, и зрители.
Выбравшись из аттракциона, отряхиваясь от почти настоящих хлопьев снега, туристы с веселым ужасом повествовали о том, каким бесконечным им показался путь через небольшой бугорок или скромный овраг, исполнившие роль горного кряжа и бездонной расселины на заре человечества, в интерьер спасительной пещеры, подальше от железной хватки природы, где им еще предстояло занять свое место среди соплеменников — грубых самцов и сварливых самок, вылитых старожилов.
Особой популярностью у мужской половины туристов пользовалась линия фронта — с окопами, пороховой гарью, грозным ревом танков с лязгающими гусеницами.
Прохождение посетителей через аттракционы напоминало провождение служебной собаки через полосу препятствий.
— Или вот еще, страсть к антиквариату, — говорил Сорняк. — Кому нужны старые вещи? Все запасаются ими. Тоже модели. Древность тоже модель. Модель прошлого.
Я подумал, что это, как я сейчас — храню знание, а больше никто. Хлам надо мной откровенно посмеивается. Да и другие странно посматривают.
Реальность заполонила их чувства. Все им понятно о том, что лежит на поверхности, зрение никого не подводит.
Завести бы снова модель.
Интересный собеседник был Сорняк. Вникающий. На людях он был иным.
Так была модель или нет? Как некая история. Как экспонат в музее. Как мое тайное знание. Я всё про всех должен знать. Проверим.
Я пошел к методу.
Абсурд в саду прогуливался с Топ и что-то втолковывал ей. Ясное дело, на меня наговаривает.
Фат щурился в окне, кусая безе, сквозь щелочки глаз в темноту. Думал он при этом о своем.
Абсурд отвел Корку в конец сада.
— Но если ты ошибешься…
Корка беззвучно кивнул. А вот этой сцены я не видел. Я многого не знал, что было скрыто до модели. Абсурд стоял в саду один.
— Молодость!
Дома я перешагнул через спящего на пороге Лагуну. Рядом лежала труба.
— Сегодня сдадим в лавку, — сказал Лагуна, просыпаясь. — Ночевал у Хлама, — сообщил он. — Буфет у того забит. Стоило мне что-нибудь взять, как Хлам немедленно появлялся и досыпал, доливал. Разнервировал меня окончательно… Скоро утро. — Бродяга почесал подбородок. — Иду в школу. Домашнее задание сделал? У нас новенькая. Из столицы. Ее поклонник Престиж, хозяин антикварной лавки. Живёт у Хлама.
Сам Лагуна никаких уроков никогда не делал. Но что-то, очевидно, изменилось.
Хлам первым ввалился в школу, как в нору, двинув шкаф, с которого ему на голову едва не посыпались чучела.
Из старинного авто вышла Топ, опираясь на галантно выставленную руку франта с бородкой.
— Топ! — позвал я.
Она беспомощно оглянулась. Абсурд с угрозой выглянул, держа глобус за ось, как дубину.
Все с осуждением смотрели на меня. Потом ахнули. Небо потемнело. За мной, сколько хватало глаз, стояла модель: пестрые толпы мегаполисов, в небо вздымались отели и небоскребы, арены и мосты, пустыни и горы, и всё это было пока полностью неподвижно, лишь лёгкий ветерок овевал суровые лица кукол, шевелил волосы, и я с изумлением смотрел на неё, великую модель, которая возникала, когда большинству она была совсем не нужна, её составляющие восставали, и все с ужасом взирали на невиданную мощь, Абсурд со страхом, появившийся Шедевр с некоторым неудовольствием, но уже поневоле расправляя плечищи, Лагуна озадаченно, почёсывая трубой затылок, Витамин с непонятным удовлетворением, Сорняк — недоверчиво, Хлам вообще плотно зажмурился, а поверх зажмуренных глаз наложил обе свои лапы.
Я подумал, что модель всегда будет вставать за спиной того, кому будет грозить несправедливость, она легко собьёт спесь со всех уверенных, полагающихся только на якобы незыблемую реальность, она всегда будет вставать на защиту всех верящих в праздник.
Они всегда будут вставать за спиной, куклы, неживая материя, откликающаяся на шоу, мой изъян, мое последнее пристанище.
Архив был закрыт. Толпа собралась немалая. Никто и не подозревал, что сонный, вечно пустой архив пользуется такой популярностью.
При открытых дверях это совсем не бросалось в глаза. Оказывается, у всех скопилось множество неотложных дел.
Горожане приходили целыми семьями, с ворохом справок, трепетавших на ветру, который налетал порывами, нагоняя облака.
Все, испытывая какой-то праведный гнев, лупили по благородному дереву.
Лишь начавшийся дождь вынудил толпу отступить.
Городской патруль на неё внимания не обращал. Худощавый Боб превратился в грузного водолаза.
Замечая кого-то из нас, он с раздражением поводил шеей, и без того натёртой тугим воротником.
Всех нас взял на заметку, подумал я, забираясь на крышу архива. Теперь пускай пялится.
В архиве стояла тишина. Я должен был здесь работать. Теперь про это, наверное, никто не узнает. Рацион исчез. Нигде не появлялся.
Через длинные окна светила луна, затягиваемая тучами.
Отношение моё ко всякого рода организациям было ироническое. Они заняты только собой.
В столице полиция подставила преступнику робота.
Лёгкость добычи для неуловимого маньяка была неожиданна, но преступные навыки даром сработали множество раз, автоматически. Полиция, воодушевлённая успехом, решила обзавестись комплектом роботов, разных, учитывая весь спектр преступных наклонностей человека разумного.
Преступники попадались один за другим на макеты. Потом, обнаружив подделку, перестали. До этого они, кстати, вообще ни на кого не нападали. Полиция исчезала.
Кто-то указал на наши места.
Массы людей хлынули на побережье, падких до сточных выжимок бедственного прогресса, собранные в рой, но не вместе.
Возможностями правдоподобия заинтересовались все.
Одна столичная парочка, доведённая семейным бытом, расположилась на ночлег в развалинах салона. Ночью они услышали крик. Он прозвучал из темноты один раз, но такой, что уснуть парочка больше не смогла, продрожав до утра, навсегда забыв о своих раздорах.
Многие назвались проводниками, но не спешили кого-либо проводить. А зачем? Чтобы услышать такой крик?
В сером полумраке приёмной я заметил куклу-секретаря.
Все и забыли про неё. К ней привыкли. Несмотря на свой строгий учительский вид, она всем пришлась по душе.
Ей нужно было указывать, что делать, чем все охотно и занимались. Ею все пользовались, как простым в обращении устройством. С ней не церемонились, но и она не обижалась. Звали её Сенсация. Все в городе говорили: «Зайдём поболтать к Сенсации».
