по ксенофизиологии, однако.
Юных шедми это поразило.
— А почему у тебя нет? — спросила меня красоточка.
— Бывают только у женщин, — сказал я, пытаясь остаться серьёзным.
— Вот как люди различаются! — осенило южанина. — А то у них все Старшие так похожи! Никак не догадаешься, где кто…
— Это из-за того, что бивней нет, — согласно сложила ладошки тихая светленькая девочка. — А как вы этим бельков кормите? Откуда еда появляется?
У Веры вспыхнули щёки.
— Там дырочки, — уверенно заявил юный знаток физиологии людей. — Справа и слева.
— Вот здорово! — восхитилась красоточка. — А можно посмотреть?
— По-моему, она не хочет, — сказал серый мальчик. — Видишь, она не разговаривает. И с лицом что-то… Тебе плохо? — спросил он у Веры с некоторым даже сочувствием.
— Мне неловко, — сказала Вера, вдохнув: взяла себя в руки. — Потому что у людей не принято их показывать просто так, железы. Из них кормят только очень маленьких детей. Не бельков — у людей младенцы не покрыты пухом. Вот, — и, распахнув куртку, решительно задрала свитер. — Младенец берёт в рот сосок и высасывает молоко.
— А сейчас молока нет? — спросила светленькая девочка.
— Нет, — сказала Вера. Она уже, кажется, отыскала верный тон и осознала, что разговаривает с детьми-ксеносами, а не с мелкими хулиганами с Земли. — Бывает только после рождения ребёнка и только некоторое время, пока он не научится переваривать другую пищу.
— Интересно, но не очень удобно, — сказал серый южанин. — А если надо другого ребёнка покормить? И как же мужчины? Получается, они вообще не могут? Значит, если мамы нет, то ребёнок голодный будет? Ни папа, ни брат, ни сестра, ни другие старшие его покормить не смогут?
Вера улыбнулась той самой улыбкой, в которую был влюблён немалый процент населения Земли.
— Да, — сказала она, поправляя свитер. — Вы, шедми, устроены удобнее. И покормить малыша может любой из вас, и показывать вам можно любую часть тела, да?
— Да, — слегка удивилась красоточка.
— Кому угодно? — спросила Вера.
— Да, — красоточка удивилась сильнее. — Ты хочешь посмотреть?
— Я не об этом. Есть ли такие части тела, которые показывать… — Вера на миг задумалась. — как бы… нехорошо для того, кто показывает? Неловко или неприятно? На которые можно смотреть не всем?
Ребята задумались.
— Это как зевать, не отвернувшись, — сказала тихая девочка. — Раньше считалось, что если ты зевнёшь при шамане и не отвернёшься, он может украсть твою душу из горла.
— Сказки, — фыркнул серый. — Да и шаманов нет.
— У вас на юге нет, а на Атолле есть.
— Оху, и лучехват есть, да?
— Хватит! — резко оборвал их Хэдртэ. — Здесь никого нет.
Спорщики замолчали резко. Я увидел, как у тихой девочки закрылись ноздри, сжались внутрь, как перед прыжком в воду — у человека глаза наполнились бы слезами. Красоточка обняла её за плечо.
— Мы пойдём в лекторий, — сказала она. — Соберём там обломки и всё почистим. Есть чем?
Диалог культур пока что закончился.
* * *
Я поражался тому, как ребята-шедми здорово держат себя в руках. Не хуже взрослых. И так замечательно общались с нами… безусловно, думал я, всё идёт легче, чем я ожидал. Молодцы.
Молодцы-то они, конечно, молодцы — но насчёт лёгкости я ошибся.
Юные шедми старательно помогали нам приготовить детский корпус к новым жильцам — мыли-чистили серьёзно и аккуратно. Мне показалось даже, что эта команда всё уже приняла, пережила и теперь занята адаптацией к новой жизни, но вдруг я заметил, что красоточка Ынгу сидит в сторонке на корточках и пытается оттереть след ботинка с пузика брошенной куклы.
В общем, нормальное поведение девочки, верно? Совсем как наша… только ноздри у неё сжаты так, что даже щёлочек не видно. И губа прикушена.
Ынгу чертовски худо. Тихо-тихо худо.
Вместе со мной это заметил и Андрей. Присел рядом на корточки:
— Ну что ж ты, Ынгу? Вокруг воздух — а ты не дышишь…
Ынгу подняла куклу:
— Зачем же наступили? Это же… больно.
Андрей улыбнулся:
— Уже не больно. Она — кукла, куклы быстро выздоравливают и забывают обиды.
— А она — чья? — спросила Ынгу очень тихо. — Где они? Те, чья…
Андрей, который собирался сказать ещё что-то успокаивающее, осёкся.
— Почему молчишь? — спросила Ынгу по-прежнему еле слышно. — Они что, все мёртвые? Вообще все? Или вы их забрали отсюда? Ведь вы тут были последние. Люди.
— Я не знаю, — еле выговорил Андрей.
— Не забрали, — Ынгу сложила руки утвердительным жестом, так и не выпуская куклу. — Убили. Люди их всех убили. Бельков убили.
Ынгу окинула всех нас взглядом. В этом взгляде были понимание и смертельный, безысходный ужас. Она не орала, не каталась по полу — но, кажется, и ей, и нам было бы легче, если бы она это делала.
— Бельков убили, — повторила она, сжимая куклу, как спасательный круг. — Как бойцов. Будто они в ваших стреляли.
Серый Росчэ, слушавший её, обхватив себя руками за плечи, вдруг изо всех сил пнул пустое ведро. Оно полетело с грохотом. Тихая Юти издала пронзительный чаячий вопль.
— Хватит! — рявкнул Хэдртэ. — Хватит, вы, шедми!
— Плохо, — шёпотом пожаловался ему Сэнра с оттопыренными ушами.
Хэдртэ молча сгрёб его в охапку и прижал к себе. Подошли остальные, встали вокруг, прижались друг к другу, переплели пальцы, Ынгу потёрлась носом о щёку Хэдртэ, Юти спрятала лицо на его груди.
Хэдртэ поднял голову. Фыркнул — и вдохнул, расправляя ноздри и грудь:
— Дышите, младшие. Могло быть хуже.
— Наверное, нет? — тихо спросила Юти.
— Могло, — отрезал Хэдртэ. — Вы ведь живы. И наши бельки — тоже.
Он словно провёл в воздухе резкую черту, отделившую шедми от людей. И за этой чертой, как за стеной, ребята отдышались и опомнились, нехотя разжали пальцы, расцепили объятия, уселись на расстеленный спальный мешок. Хэдртэ взял у подруги куклу, осторожно положил на взъерошенный искусственный мех.
— Наши малыши с ней будут играть. И спать им надо в тепле.
— Я что-то устала, — сказала Ынгу.
— Отдохни, — сказал Хэдртэ. — И продолжим. Там ребята бельков поднимают…
Спустя несколько минут они снова были заняты уборкой. Но черта, которая их от нас отделила, никуда не делась — и её, похоже, чувствовали все.
Мы работали рядом с ними — но не вместе.
А я думал, что это и впрямь ещё не худший случай. Слава небесам, никто из наших не дёрнулся их утешать.
Совершенно неизвестно, к чему бы это привело.
Вода тёплая. Тёплая и гладкая, как шелковистый нерпичий мех. Обнимает, как сестра.
Океан, Океан… наш Океан. Именно сейчас, спускаясь в водяной портал убитой станции, я чувствую особенно сильно: Океан
