– Заложник? – удивился Сорока, не очень довольный произошедшими в егере переменами. – Погремушка, ты чего, какой из него заложник? Да с него самого небось три шкуры спустить собрались за то, что нам помогал… Думаешь, они в соучастники победителя Лотереи только циферблатных записывают? Это ж звери, никому пощады не дадут.
На это девка ничего не ответила. Только посмотрела злобно, и Павел вдруг решил, что друзей у нее в жизни очень мало. Если таковые вообще есть.
Затем Яна мотнула головой – собирайтесь, мол, – и потолкала заложника к двери, все еще целясь в его спину из допотопного револьвера. Петр же, догадавшись, что его берут с собой, приободрился. Даже румянец на щеках заиграл. Сразу видно было: не по душе застекольщику местные допросы.
Рано или поздно его, конечно, схватят. Не в Периметр же его с собой уводить да в подвалах прятать? Но пусть лучше расскажет потом, что его силой принудили, чем объясняет, как это корпатрициант в плен попал, а трудяга-инженер этому воспрепятствовать не смог.
Засунув пистолет за пояс, а в правую руку взяв парализатор, Сорока повернулся к дверям. И ноги тут же чуть не отказали. Ватными стали, желеистыми и непослушными. Мелькнула опять мысль гадкая, даже отцом не перехваченная, что бросить все пора – не век этой веревочке виться, совсем не век…
Ну, допустим, прорвутся они из этой комнаты.
Ну, допустим, путь вниз найдут.
Может, даже в подвалы спустятся. Так ведь за ними теперь не пятерых охотников пошлют – целую армию бросят, за такое пощады не видать! Неужели теперь одна надежда – на мертвую Голь? Интересно, Погремушка так же рассуждает? Пойдет со спутником своим невольным в гиблые земли? Или особый план имеет, его не посвящая?
Инженер, похожий на послушного вьючного ослика, стоял слева от входа. Неподвижные тела охранников обошел по дуге, будто боялся не то что прикоснуться к парализованным, даже приближаться. Яна и ее живой щит тоже подступили к створкам.
Егерь спрятала оружие в кобуру – она все еще болталась на бедре, за ненадобностью оставленная нелюдями, – снова угрожая корпатрицианту хищноствольным тазером. Подчиняясь молчаливому приказу Погремушки, пленник протянул руку, открывая замок то ли при помощи вживленного под кожу электронного ключа, то ли через дактилоскопический сканер. И, не успел Сорока набрать в легкие побольше воздуха, вся процессия выкатилась в коридор, такой же безупречно-стерильный, как покинутая комната.
– Куда дальше?
Павел услышал собственный голос со стороны, жалкий и неуверенный. Прокашлялся, коря себя за слабость, но Яна, казалось, даже не заметила вопроса. Прислушиваясь к мыслеформам связанного молчуна, качнулась сначала вправо, а затем резко потащила того влево. Петр, зачем-то пригибаясь и опустив голову, засеменил следом. Сорока, как и было велено раньше, прикрывал спины…
После шумных приветствий, которыми ловчих встречали с момента прибытия в комплекс, холлы и переходы казались вымершими. Сквозь стеклянные стены виднелись силуэты местных обитателей, но навстречу не выскочили ни перепуганные ученые, ни вооруженный патруль.
Воодушевившись, парень прибавил ходу. Пульс участился, в ушах застучало, сознание завертело в карамельно-розовой спирали возбуждения и страха.
Миновали перекресток, заметив в одном из коридоров трех нелюдей в белоснежных халатах. Незамеченными свернули еще раз налево, после чего скатились по короткому эскалатору, предназначенному для транспортировки грузовых тележек. Подошвы пыльных ботинок противно скрипели по идеально отмытому полу, в котором отражались их угловатые фигуры. Пахло до тошноты приятно, обманчиво свежо, предательски благодушно.
Из лифта в дальнем конце прямоугольного холла навстречу показались двое застекольщиков. Судя по форме – местные сотрудники, вероятно врачи. Не сразу сообразив, что именно предстало перед их взорами, они оцепенело наблюдали за приближением Погремушки и ее безвольного заслона. И вдруг рухнули на пол, почти лишаясь чувств, едва егерь выпалила – громко, четко и командно, как на плацу:
– Лежать, ублюдки! Кто шевельнется, башку снесу!
Ученые упали на животы, закрывая головы руками.
Дрогнули ноги и у Петра, это Сорока успел заметить. А затем Яна втолкнула корпатрицианта в открытую скорлупу лифта, и Павел был вынужден ускорить шаг. Ввалился, едва не сбив оператора с ног. А затем девушка отшвырнула пленника в угол, не позволяя поднять головы, и освободившейся рукой заколдовала над пультом управления.
Кабина дрогнула, сдвинулась с места.
За одной из ее хрустальных перегородок открылся потрясающей красоты атриум, в центре которого бил каскадный фонтан, обрамленный зеленью и кольцами уютных скамеек. Отдыхавшие на них парниковые сначала ничего не заподозрили. Но затем кто-то взглянул-таки вверх, лица молчунов начали бледнеть, и через секунду на людей и их заложников пялилось не меньше дюжины сотрудников комплекса-гиганта.
Сорока замер, словно неподвижность могла скрыть его от лишних взглядов. Услышал, как забористо сыплет шепотливой руганью Погремушка. Заметил, как прячется за их спины Петр. И только корпатрициант, горделивый и надменный, несмотря на скованные руки и общую беспомощность, продолжал держаться с несгибаемым превосходством.
Нелюди на дне и кольцевых террасах атриума стали сбиваться в кучки. Взявшись за руки, они спешно обменивались информацией, проявляя все больше нервозности. Перед многими в воздухе повисли голографические клавиатуры, на которых те со скоростью ткацкого станка принялись набирать экстренные текстовые сообщения.
Сорока прикусил губу, почувствовав теплый соленый вкус.
И только сейчас заметил, что лифт вовсе не опускается…
– Егерь? – выдавил парень, в ужасе оборачиваясь к Яне. – Куда ты нас тащишь?..
– Наверх, – отрезала она, глядя на столпившихся под кабиной застекольщиков так, будто собиралась перестрелять одного за другим. – Обычное бегство ничего не даст. Затравят, выродки, и в метро спуститься не успеешь…
– Но ты же сама сказала, что план накрылся! – Павел понимал, что выглядит сейчас не лучшим образом. Да и голос на фальцет срывался… но поделать ничего не мог. – Тебя же вычислили, раскрыли! Нужно вниз! Убегать…
– Да помолчи ты! – Погремушка поморщилась, словно ей тоже стала противна обыкновенная человеческая речь. – Хочешь отдельно, забирай свою сумку и вперед. Я держать не стану…
– Нет-нет. – Сорока замотал головой. Представив себя посреди неохватных переходов этого великанского лабиринта, он вдруг перепугался сильнее, чем во время охоты на рынке. – Но что ты собираешься делать наверху?
