Утопия.
К сожалению, ни одна утопия не может длиться долго. Люди, и без того за столетия безбедной сытой жизни утратившие присущую им подозрительность, стали слишком доверчивы.
А потом наши планеты стали гореть. Одна за одной. Бханды не обращали никакого внимания на тех представителей своего народа, которые жили на человеческих мирах. Планеты выгорали дотла, после атаки на них не оставалось ни единого живого существа, и некому было рассказать, что за чудовищное оружие применяют бханды. Впрочем, людям понадобилось немного времени, чтобы создать оружие не менее страшное.
Планеты мы больше не теряли, число сгоревших миров остановилось на восьми. Но среди этих восьми была Эльбия. Моя родная планета. Планета, на который в тот страшный день не было меня. Но были отец, мать, Илона.
Многие говорили, что бханды заново научили людей ненавидеть. Наверное, это правда. Ненависть всегда была непременной составляющей человека, но в последнее время потеряла былую четкость. Нет, мы не стали агнцами, которым место только на облаке с арфой в руках и благостным выражением счастливого идиота на лице. Но поводов для ненависти стало меньше, и поводы эти измельчали. И ненависть мельчала вместе с ними.
Зато теперь… Теперь мне придется справиться со своей ненавистью к бханду, стоящему перед входом в здание склада. Наверняка ведь он стоит там именно затем, чтобы пробудить в возможном враге ненависть и позволить сработать сторожевой системе. Живой индикатор…
Об этом я думаю, стоя неподалеку от нужного мне склада. Вижу круглую дверь и часового в длинном синем халате. На мне точно такой же халат, в широком рукаве которого спрятан излучатель. На всякий случай, как сказал инструктор, хотя никакого такого случая не предвидится. Либо я благополучно войду и выйду, либо во мне проделает дыру вмонтированное в стену стационарное орудие бхандов.
Сейчас я стою за пределами радиуса действия сторожевой системы. До условной границы – четыре-пять метров. Сейчас я могу смело ненавидеть черного ублюдка в синем халате, прислонившегося к шершавой стене склада. Чем я, собственно говоря, и занимаюсь.
А еще я пытаюсь с этой ненавистью справиться. На тренировке все получалось отлично. Но сейчас, когда передо мной не голографическое изображение, а настоящий живой бханд, ничего не выходит.
Может, попытаться убедить себя, что часовой – это тоже всего-навсего изображение? Ерунда. Закрыть глаза? Не поможет.
Но все же мучаюсь я недолго. Решение приходит, и я улыбаюсь ему.
Возможно, кто-то умеет ненавидеть мертвых. Я – нет. Даже врагов. Излучатель в моем рукаве издает короткое «пф-ф» и часовой, секунду поколебавшись, падает навзничь.
Я иду вперед, сразу, не раздумывая. Я уверен в себе, но, переступая невидимую черту, ловлю себя на том, что пульс учащается.
Все нормально. Система не сработала, у меня нет ненависти к убитому мной бханду. Я отвязываю от пояса нечто напоминающее сильно покореженный шар – это и есть ключ к складу. Опускаю его в отверстие рядом с дверью и с радостью слышу тихое гуденье, дверь медленно начинает отползать в сторону.
Все-таки, стали мы в последнее время какими-то мягкотелыми, морщусь я. Иначе, чем объяснить мои внутренние терзания?
Да, я готов согласиться, что убитый часовой заслуживал смерти. Даже если на его руках нет крови ни одного человека. Моя совесть не протестует, когда я думаю, что вся раса бхандов должна быть уничтожена. Возможно, я принял единственно верное решение, быть может, никаким другим способом я не смог бы проникнуть внутрь склада.
Но меня беспокоит легкость, с которой я это решение принял. Мне не нравится быстрота, с которой я привел его в действие. А за ту улыбку я себя просто ненавижу.
Я успеваю осознать это в полной мере, прежде чем бледно-голубой луч врезается в мою грудь.
Возьмите иголку. Самую обыкновенную, швейную. И воткните ее в стол. Или в подоконник, или куда вам угодно. Отойдите на несколько шагов и попытайтесь попасть точно в ушко, бросая другую такую же иголку.
Я не стану спрашивать, как вы оцениваете свои шансы на успех. Я догадываюсь. Могу также предположить, что вы думаете обо мне, предложившем вам столь нелепое и бесперспективное занятие.
Однако не спешите крутить пальцем у виска. Как вы отреагируете, если я скажу, что чем-то подобным долгие годы занимается большая группа очень неглупых людей? Вероятно, сочтете, что я собираюсь ввести вас в заблуждение, или, в крайнем случае, здорово преувеличиваю.
Но это не так, совсем не так! Возможно, вы слышали о попытках ученых поймать радиосигнал какой-нибудь далекой цивилизации. Но, вероятней всего, вам не приходило в голову, что шансы на успех в этом деле настолько ничтожны. Между тем…
Глядя на небо, усыпанное мириадами звезд, мы редко отдаем себе отчет, как невероятно далеки они друг от друга. Два маковых зернышка, удаленные друг от друга на несколько десятков километров, дадут приблизительное представление об этих масштабах. А теперь представьте, что очень узкий радиолуч посылается с одного такого зернышка в произвольном направлении. Велика ли вероятность, что этот луч угодит не просто в другое зернышко, а именно в наше?
Сравнение с попаданием в угольное ушко кажется уже не таким надуманным, не так ли? А примите во внимание фактор времени. Ведь для того, чтобы мы сегодня поймали сигнал, посланный с планеты, находящейся в тысяче световых лет от Земли, он должен быть послан тысячу лет назад. Не раньше и не позже.
А длина волны, на которой ведется передача? Нам она неизвестна!
Нет, пожалуй, наш опыт надо немного усложнить. Иголку придется кидать с завязанными глазами, не имея понятия, где именно находится мишень.
Но несмотря ни на что… Попытки продолжаются и продолжаются. Люди строят новые и новые радиотелескопы. Люди направляют их антенны в самые «густозаселенные» районы звездного неба. Люди с надеждой смотрят на атом водорода, простейший из всех атомов, полагая, что неведомые нам разумные существа будут использовать именно его длину волны. Люди надеются на чудо.
И однажды оно произошло. Пущенная наугад игла, пролетев несколько метров, вошла точно в ушко своей коллеги. Сонное течение жизни одной из обсерваторий сменило необыкновенное оживление.
* * *
– Как продвигаются дела с дешифровкой?
Виктор Михайлович Камнев затушил окурок в массивной хрустальной пепельнице с отколотым уголком и поднял глаза на собеседника. Его уже не раздражали ни вопросы этого человека в неизменном сером костюме, зачастую демонстрирующие потрясающее невежество, ни сам факт его присутствия в институте. Наверное, это действительно необходимо. Но «дешифровка», нормальное, в общем-то, слово неприятно резанула по ушам. Шпионские страсти, елки-палки…
