Мы с Маком взглянули на экран. Ритм колебаний ускорился, кривая двигалась быстрыми всплесками.
Робби поднял трубку на том конце провода.
– Мак, ты убьешь ее! – крикнул он. – Ради бога!..
– Что она делает? – спросил Мак.
– То же, что вчера, – ответил Робби. – Качается непрерывно взад-вперед. Она задыхается. Подожди…
Он снова выпустил трубку. Мак толкнул рубильник обратно, на сигнал вызова. Пульсация на экране пришла в норму. Затем, после долгой паузы, до нас снова донесся голос Робби.
– Она хочет поговорить с тобой, – объявил он.
Снова молчание, а потом голос девочки глухо, без всякой интонации, произнес:
– Пусти их.
– Как ты себя чувствуешь, Ники? – спросил Мак.
– Пусти их, – повторила она.
Мак повесил трубку.
Сигнал на экране пульсировал с нормальной скоростью.
– Ну и о чем это говорит? – спросил я.
Мак как-то вдруг сразу состарился. Он выглядел страшно изможденным, но меня поразили его глаза – в них застыло выражение, которого я раньше у него не замечал: недоумение и растерянность. Казалось, все его существо – чувства, тело, мозг – противилось одолевавшим его мыслям и отрицало их.
– Возможно, все это означает, что ты был прав, – ответил он. – Что сознание после смерти тела продолжает существовать. Возможно, это означает, что мы совершили прорыв.
Эта мысль, совершенно ошеломляющая, если додумать ее до конца, лишила нас дара речи. Мак опомнился первым. Он подошел к «Харону Третьему» и остановился перед ним, не сводя взгляда с экрана.
– Ты видел, как изменилась пульсация, когда девочка заговорила? – спросил он. – Но сама Ники не могла быть причиной этих изменений. Импульс исходил от шестой силы Кена – и от умершей сестры-двойняшки. Ники – проводник. Их энергия может проходить через нее, и только через нее. Да ты понимаешь…
Мак вдруг смолк и резко повернулся, взглянув мне прямо в глаза. Он пришел в невероятное возбуждения.
– Ники – единственное связующее звено. Надо привести ее сюда, срочно закачать в «Харона» новую программу и задать ей следующую серию вопросов. Если у нас под контролем действительно сознание плюс энергия…
– Послушай, Мак, – прервал я его, – ты ведь не хочешь погубить ребенка? Или хуже того – обречь Ники на пожизненное пребывание в психиатрической лечебнице?
Он глядел на экран, и на лице его застыло отчаяния.
– Я должен знать, Стив, – ответил он. – Я должен выяснить!.. Если сознание выживает, если шестая сила побеждает материю, то это означает, что не только один человек победил смерть. Это означает, что так происходит со всеми людьми, с самого начала мироздания. Это доказывает существование бессмертия – в той или иной форме. Это переворачивает все наши представления о смысле земной жизни человека.
Да, мысленно согласился я, еще как переворачивает, притом необратимо. Произойдет слияние науки и религии, поначалу радостное; но потом неизбежно наступит разочарование, потому что ученые, а с ним и священники осознают: если существует бессмертие, то человеческая жизнь здесь, на земле, сильно теряет в цене. И значит, долой калек, стариков, слабых и больных. Не страшно уничтожить весь мир – ибо в чем смысл существования здесь, на бренной земле, если нас ждет иная жизнь?
– Мак! – позвал я. – Ты ведь слышал, что говорила девочка: «Пусти их».
Снова раздался звонок. На сей раз звонил не Робби, а Янус – по внутреннему телефону, из холла. Он извинился: не хотел нам мешать, но приехали два джентльмена из министерства. Янус попытался объяснить им, что идет совещание, однако они настаивают. У них срочное дело к мистеру Маклину.
Я вышел в бар и увидел там наших гостей – с одним из них я уже встречался в Лондоне. Он принес свои извинения и объяснил: мой предшественник по работе в Саксмире побывал в министерстве и изложил причины своего ухода от Маклина. У него возникли определенные сомнения по поводу проводимых здесь экспериментов и создалось впечатление, что в министерстве ничего об этом не знают. Теперь чиновники хотели немедленно получить от Маклина разъяснения.
– Он скоро выйдет, – ответил я. – Но если вы хотите о чем-то спросить меня, то я к вашим услугам.
Они переглянулись, и разговор продолжил второй чиновник:
– Вы ведь работаете со звуковыми вибрациями, верно? Исследуете взрывную силу ударной волны? Так вы говорили нам в Лондоне.
– Да, мы над этим работаем, – ответил я. – И добились определенных успехов. Но, как я вам уже объяснял, остается еще много нерешенных задач.
– Мы приехали посмотреть на результаты ваших исследований.
– Сожалею, – ответил я, – но после того, как я вернулся, работы были приостановлены. У нас случилась беда: скончался один из сотрудников. Это несчастье не имеет никакого отношения к нашим исследованиям. Юный Кен Райан умер вчера от лейкемии.
Они снова быстро переглянулись.
– Мы слышали, что он болен, – сказал первый чиновник. – Об этом рассказывал ваш предшественник. И нам дали понять, что текущий эксперимент – тот самый, который проводился без санкции министерства, – был как раз связан с болезнью этого юноши.
– Вас ввели в заблуждение, – ответил я. – Его болезнь не имела отношения к эксперименту. С минуты на минуту вернется наш врач: он представит вам всю клиническую картину.
– Мы хотели бы видеть Маклина, – упорствовал второй чиновник. – И осмотреть ваше электротехническое оборудование.
Я вернулся в аппаратную, понимая, что никакие слова не заставят их отказаться от своих намерений. Настал час расплаты.
Маклин стоял возле «Харона Второго» и возился с пультом управления. Я быстро взглянул на «Харона Третьего». Экран все еще был включен, но сигнал исчез. Я ничего не сказал, только молча посмотрел на Мака.
– Да, – сказал он. – Я его демонтировал. Все соединения отключены. Энергия потеряна.
Услышав это, я поначалу испытал чувство облегчения. Но оно тут же сменилось сожалением – сочувствием к человеку, который за считаные минуты потерял все, чего упорно добивался многие годы. Уничтожил все своими руками.
– Нет, ничего не кончено, – сказал он, встретив мой взгляд. – Все только начинается. Окончен первый этап. «Харон Третий» теперь бесполезен, и то, что здесь произошло, будет известно нам троим – мне, тебе и Робби: Робби не должен остаться в неведении. Мы были в двух шагах от открытия, в которое никто на свете не поверил бы. Но лишь в двух шагах. Вполне может быть, что мы оба не правы и что все сказанное девочкой вчера вечером и сегодня утром – всего-навсего результат каких-то сдвигов в ее отключенном сознании. Не знаю. Просто не знаю… Но благодаря ее словам я не стал удерживать энергию. Теперь девочка свободна. Кен свободен. Он ушел от нас. Куда? К каким неведомым пределам? Этого мы, возможно, никогда не узнаем. Но я готов искать ответ до конца моих дней – вместе с тобой, Стив, и с Робби, если он согласится.
Я передал Маклину требование чиновников из министерства. Он только пожал плечами.
– Я объявлю им, что эксперимент провалился. И что я собираюсь сворачивать работу. С этого момента, Стив, мы сами по себе. Странно: я теперь чувствую себя куда ближе к Кену, чем раньше. И не только к Кену, но и ко всем, кто нас покинул. – Он отвернулся, помолчал, затем продолжил: – С девочкой все будет в порядке. Ты можешь сходить к ней и попросить Робби прийти сюда? А я пока управлюсь с ищейками из министерства.
Я вышел через черный ход и зашагал по тропинке к домикам береговых сторожей. Со мной увязался Цербер. Он уже дышал не так тяжело и не волновался, как прошлым вечером, а только бешено несся вперед, по временам возвращаясь проверить, следую ли я за ним.
Мне казалось, что я совершенно выпотрошен и не способен беспокоиться ни о том, что случилось, ни о том, что ждет впереди. Мак собственными руками разорвал единственную ниточку, которая привела нас от вчерашнего вечера к сегодняшнему рассвету. Заветная мечта любого ученого – первому проникнуть в тайну смерти – была у нас в руках в течение нескольких незаметно промелькнувших часов. Нам удалось ухватить энергию, она зажгла искру, и казалось, что впереди замаячили бесконечные возможности все новых и новых открытий.
Но теперь… теперь моя вера почти угасала. Может быть, мы ошиблись, введенные в заблуждение собственными эмоциями и страданиями напуганного умственно отсталого ребенка. Заветные вопросы никогда не получат ответов – ни от нас, ни от кого бы то ни было еще.
По обе стороны от тропы тянулись болота. Я стал взбираться на поросший кустарником холм к домикам береговых сторожей. Пес с лаем несся вперед. А на скале справа от меня вырисовывались силуэты американских курсантов: они снова затеяли дуть в свои горны. Сиплые, нестройные, визгливые звуки оглашали окрестности. Ребята изо всех сил старались сыграть сигнал побудки.
Я увидел, как из дома Янусов выходит Робби и с ним девочка. Она выглядела вполне здоровой. Завидев собаку, Ники кинулась ей навстречу. Потом она услышала звуки горна и подняла руки кверху. Темп сигналов нарастал, и девочка принялась в такт им покачиваться и подпрыгивать. Потом сорвалась с места и побежала в сторону скал, с поднятыми над головой руками, смеясь и танцуя на ходу, а пес крутился у ее ног и весело лаял. Курсанты заметили ее и тоже засмеялись. И я вдруг почувствовал, что больше нет ничего – ничего, кроме лая собаки, танца девочки и тонкого, высокого звука горна в вышине.
