И швыряет ее на ногу Итана.
Вопли сквозь кляп-мячик.
Страдания.
Беспамятство.
* * *
– Ты понимаешь, насколько безраздельно я теперь тобой владею, Итан? Как я всегда буду тобой владеть? Ты меня слышишь?
Сущая правда.
* * *
Итан перенес себя в другой мир, стараясь удержать вереницу мыслей, ведущих его к жене, рожающей их первенца, а он с ней в больнице, но боль упорно влечет его обратно к настоящему.
* * *
– Я могу положить этому конец, – мурлычет Аашиф ему на ухо. – Но могу и поддерживать твою жизнь много дней напролет. Как мне вздумается. Я знаю, что это больно. Я знаю, что ты испытываешь такие страдания, каких и вообразить не мог. Но учти, что я пока поработал только над одной ногой. И в этом я очень хорош. Я не позволю тебе истечь кровью до смерти. Ты умрешь только тогда, когда мне этого захочется.
* * *
Между ними существует несомненная близость.
Аашиф режет.
Итан кричит.
Поначалу Итан не смотрел, но теперь не может отвести глаз.
Аашиф заставляет его пить воду и запихивает ему в рот чуть теплые бобы, все это время беседуя с ним самым непринужденным тоном, словно он всего лишь парикмахер, к которому Итан наведался подровнять волосы.
* * *
Позже Аашиф сидит в углу, попивая воду и следя за Итаном, разглядывая труды своих рук со смесью веселья и гордости.
Утирает лоб и поднимается на ноги, с подола его дишдаши каплет кровь Итана.
– Завтра утром я первым делом кастрирую тебя, прижгу рану паяльной лампой, а затем займусь твоим туловищем. Подумай, чего ты хочешь на завтрак.
Выходя из комнаты, он гасит свет.
* * *
Всю ночь Итан висит во тьме.
Ожидая.
Порой он слышит шаги, останавливающиеся перед дверью, но она ни разу не открылась.
Боль титаническая, но он ухитряется думать ясно о жене и ребенке, которого никогда не увидит.
Он шепотом разговаривает с Терезой из этого каземата, гадая, слышит ли она его.
Он стонет и плачет.
Пытается освоиться с мыслью, что встретит такой конец.
Даже годы спустя именно в этот момент – когда он висит в одиночестве во тьме, не зная ничего, кроме боли, своих мыслей и ожидания завтрашнего дня, – он будет возвращаться снова и снова.
Вечно ожидая возвращения Аашифа.
Вечно гадая, как будет выглядеть его сын или дочь.
Как их будут звать.
Вечно гадая, как Тереза справится без него.
Она даже скажет ему четыре месяца спустя, сидя за завтраком в их кухне в Сиэтле под перестук дождя за окном: «Ты словно так и не вернулся ко мне, Итан».
И он скажет: «Знаю», и когда плач сына послышится в радионяне, подумает:
«Аашиф искромсал не только мое тело».
* * *
А затем дверь наконец распахивается, бритвенные лезвия света секут Итана, возвращая его в сознание, возвращая его к боли.
Когда его глаза приспосабливаются к шквалу дневного света, он видит не силуэт Аашифа, а громоздкую фигуру «морского котика» в полной боевой экипировке, держащего M-4 с оптическим прицелом, из ствола которого тянется струйка дыма.
Направив на Итана луч фонарика, тот восклицает с тягучим западно-техасским акцентом: «Господи!»
* * *
Тереза думает, что раны на ноге получены при крушении.
* * *
«Морской котик» – сержант по фамилии Брукс – несет Итана на спине вверх по узкой лесенке, из подвального каземата в кухню, где на сковородке подгорают куски мяса.
Несостоявшийся завтрак.
В коридоре валяются трупы троих арабов, пятеро членов команды «морских котиков» столпились в тесной кухоньке, один из них присел на корточки рядом с Аашифом, завязывая полоской ткани его левую ногу над коленом, кровоточащую от пулевого ранения.
Опустив Итана на стул, Брукс рычит на санитара:
– Отвали от него! – Смотрит на Аашифа. – Кто порезал этого солдата?
Аашиф отвечает на вопрос тирадой:
– Моя но хабло че ты тока что сказал на хер.
– Это он, – говорит Итан. – Это он со мной сделал.
На миг в кухне все замирает, кроме вони горелого мяса и пороха после перестрелки.
– «Вертушка» у нас через две минуты, – говорит Брукс Итану. – Это единственный уцелевший всуесос, и никто в этой комнате и не вякнет о том, что ты сделаешь.
Солдат со снайперской винтовкой, стоящий у плиты, подхватывает:
– Точняк, не вякнет!
– Можете меня поставить? – спрашивает Итан.
Брукс поднимает Итана с сиденья, и Итан со стоном одолевает мизерное расстояние через кухню до Аашифа.
И когда останавливается над ним, «морской котик» извлекает из кобуры «ЗИГ-Зауэр».
Итан принимает оружие из его руки, проверяет магазин.
Месяцы спустя ему приходит в голову, что будь это в кино, он бы этого не сделал. Не опустился бы до уровня этого монстра. Но чудовищная правда заключается в том, что в голове Итана не промелькнуло и тени мысли не делать этого. И хотя ему постоянно будут сниться сны о крушении, обо всем, что учинил с ним Аашиф, этот момент никогда не будет преследовать его. Разве что желание, чтобы он подольше не кончался.
Итан обнажен, не валится только благодаря поддержке Брукса, ноги будто только что прошли через мясорубку.
Он приказывает Аашифу смотреть на себя.
Вдали слышится тяжкое хлоп-хлоп приближающегося «Блэк Хоука».
В остальном на улице тихо, как в церкви.
