Медленно, толчками бурый мешок принялся растягиваться, обволакивать тело. Ступни, лодыжки, голени - вот и колени исчезли в его безразмерной утробе. От кончиков пальцев на ногах потянулась приятная тёплая лёгкость. "Что, это уже конец жизни?!" - Алина не хотела верить в такое. Но зеленовато-бурая смерть продолжала упрямо поглощать её.
Резкий противный свист ударил в уши. Огромная тень рухнула сверху, вонзилась в лицо, грудь, живот. Шлейфокрыл! Очень голодный, раз захотел отобрать чужую добычу. Маленькие острые когти вмиг распороли кожу, разорвали мышцы живота, добираясь до внутренностей. Десяток проворных лапок-щупальцев потянули сочащиеся кровью лохмотья в прикрытую бахромой ротовую щель.
Это было ещё противней, чем пузырь! И несравнимо больней, если бы не онемевшее тело. Алина поняла, что целиком её не проглотят. Её разорвут пополам прежде, чем она умрёт.
Шлейфокрыл рассерженно завизжал. И тут же к запахам болота и собственной крови примешались новые: на миг - весенней свежести, а затем - сожжённой шкуры. Шлейфокрыл визжал, махал гигантскими крыльями, не желая расставаться с добычей. Наконец взлетел, ринулся на кого-то. Вспыхнула беззвучная молния, тварь отскочила, попыталась снова атаковать. И повалилась на землю, судорожно хлопая крылом. Следующая вспышка заставила её затихнуть.
Но пузырь отступать не собирался. Едва соперник исчез, он вновь дёрнулся, спеша заглотать добычу. Он обтянул ноги Алины до самого паха.
Болото, чахлые чёрно-зелёные деревья, туман, обожжённая туша шлейфокрыла - картинка, плавно покачиваясь, уплывала, становилась блеклой, почти неразличимой на фоне проступающего сквозь неё яркого лилового света. Свет притягивал, звал. С безнадёжным отчаянием Алина закричала: "Не надо! Я не хочу умирать!" Беззвучно, в собственных мыслях закричала.
"Найгиль, я устала от постоянного движенья по кругу. Я теряю способность ощущать. Я знаю наперёд всё, что могу услышать, увидеть, почувствовать. Я хочу остановиться. Мне нужно остановиться!"
"Но это же бегство от бессмертия, Моджаль! Бегство от того, о чём мы мечтали".
"Да. Но ведь только на время. Я вернусь, обещаю! Передохну и вернусь. Вечность - это слишком долго для человека".
Найгиль поднялась на самую вершину холма, на плоскую каменистую площадку. Внизу, под обрывом, тихо журчал ручей, невидимый сейчас за плотным покрывалом тумана. И лес, тянущийся во все стороны, сколько хватало глаз, утопал в молочном море. Холм казался маленьким островком, затерянным в призрачном океане. Белёсая пелена тумана внизу и белёсая пелена туч над головой. Лишь на востоке, у самого горизонта, пробивалась небесная синь, и далёкие горные вершины поблёскивали шапками первого снега.
Сегодня ровно пятьсот восемьдесят пять лет с того дня, как они с Моджаль получили бессмертие. До сих пор сохранилась память об удивительной, сказочной лёгкости того дня. Пятьсот восемьдесят пять лет. Не круглая дата. Они и полутысячелетний юбилей пропустили. Вечность - это слишком долго для человека.
Переход прошёл не так, как Найгиль себе представляла, но первые пол столетия думать об этом было некогда. Уничтоженный город, разрушенный посёлок и полторы тысячи детей, вмиг осиротевших, оставшихся на их попечении. Требовалось срочно, не мешкая, создавать новый мир, разрабатывать правила жизни в нём.
Потом стало легче. Быт детей наладился, бессмертные сделались для них воспитателями, учителями, наставниками. Менторами. Верно ли они поступили, строя такие отношения? Тогда Найгиль верила, что да. Заставила себя верить в это, потому что ничего другого не оставалось.
Следующее два столетия были эпохой эйфории. Кажется, сбывалось то, о чём они мечтали, и новый мир получился именно таким, как хотелось, - миром любви и счастья. Бессмертные наслаждались властью над собственным телом и окружающим миром, каждый день приносил им новые открытие, каждое "завтра" было желанным и счастливым. Не требовалось тратить время на зубрёжку - любые знания приобретались легко и быстро копированием друг у друга или в нейросети института. Как много они успели за эти двести лет! Они изучали долину, ставшую их домом, вели исследования в психологии и биологии, химии и физике, искали ответы на вопросы философии и педагогики, писали музыку для астрала и слагали менто-поэмы. За двести лет они увеличили информ-хранилище озёрного института втрое. Они стояли на пороге золотого века... тогда Найгиль верила в это. Новый мир был так похож на тот, о котором она мечтала, что заставлять себя верить почти и не требовалось.
Прошло ещё сто лет. Бессмертные наслаждались жизнью, наслаждались тем, что знали и умели. Учились ловить малейшие оттенки ощущений и переживаний, жить медленно, неторопливо, не заботясь о времени. Его ведь было бесконечно много.
И ещё столетие минуло. Дни, месяцы, годы слились в непрерывный поток, а вечность всё продолжалась. Бессмертные не могли остановиться даже на несколько минут. Отключить сознание было не сложно, но без контроля физическое тело теряло стабильность, распадалось и вырывало ментал из забытья. Бессмертным не требовался сон, и они не умели спать. А Найгиль не позволяла себе заметить изменения, происходящие с ними.
Кто знает, что ждало их мир дальше, но Ивибиль неожиданно нашла лазейку в потоке вечности. После нескольких десятилетий экспериментов её лаборатория синтезировала фиксатор - коктейль из органики, способный к простейшей самоорганизации. Если добавлять его взвесь к туману когда формируется гидротело, то начинали расти жидкие кристаллы, способные удержать форму без ментального контроля. Подземные хранилища биофабрики они превратили в заполненную фиксатором Усыпальницу - место, где бессмертные наконец-то могли отдохнуть от вечности, погрузиться в дрёму. Вне герметично закупоренной Усыпальницы использовать фиксатор было рискованно - взаимодействуя с кислородом, кристаллы из жидких делались аморфными. Физическое тело ссыхалось в тонкую эластичную плёнку, соответствие между оболочками нарушалось, информационный канал блокировался. Но это казалось несущественной мелочью.
Эксперименты подруги Найгиль восприняла как чудачество, навеянное избытком свободного времени. Но возможность окунуться в сладкие грёзы оказалась странно притягательной. Ивибиль первой взялась испытать своё детище. Отправилась в Усыпальницу на месяц, может быть на год, и не вернулась. А за последующее столетие по крайней мере треть бессмертных последовали её примеру. И Найгиль поняла, что слишком долго - непозволительно долго! - она верила в чудо. Построенный мир был не таким, о каком они мечтали. Он оказался тем, чем только и мог оказаться.
