Все есть, кроме жильцов. В холодильнике уже все готово к отпуску – осталось только то, что не портится. Все прибрано. И запах в доме жилой.
Николаев недолго думал, оставаться или нет. Оставаться. Где бы вы ни были, подумал Николаев, живите. Долго и счастливо. И улыбнулся. И давешнее ощущение тепла пришло – не очень сильное и ненадолго, но пришло.
* * *
Он выполнил все привычные действия. Доехал до почтамта, оставил записки, дал объявления, купил мобильник... это уже делалось автоматически. Так же автоматически прошелся по киоскам, и увидел главный предвестник: путаницу с датами. Таблицы уже не нужно перечитывать, все заучено. Осталось два-три дня. Что ж, возможно, он еще успеет увидеть, какой именно конец света наступит.
Николаев «выделил» себе ту самую спальную, куда его поселили в тот раз. Не стал копаться в шкафах – достал только постельное белье, запомнил, откуда его брали – и все. Ничего он тут не будет трогать.
Он включил свой портативный компьютер, и принялся читать. Читать все то, что записала Дарья. Нашел их с Марией фото, с двадцать седьмого дня рождения Дарьи. Обе такие счастливые... Он вывел фото на экран, чтобы всегда было подложкой, стало легче. Фото той Марии и Дениса не было, но он их и так не забудет.
Читаем. Николаев добыл записи Аввакума – фотоснимки страниц тетради и «клада», и принялся читать. Читать, думать, делать пометки. Жить в привычном ритме помогало – не оставалось повода для малодушия. Хотя в чем-чем, а в малодушии тут мало кого можно было упрекнуть. Такие не выживали.
* * *
Николаев читал, и картина мало-помалу прояснялась. Аввакум не смог уйти. Видимо, так же не смог, как и сам Николаев – уходил последним, но его не отпустили. Однако бывшего каторжника это не особенно огорчило – по словам дяди Гоши, Аввакум провел в Чистилище почти сотню земных лет. И писано, похоже, им самим. Сам обучился, но почему скрывал? Впрочем, скрывал и скрывал, мало ли какие у людей пунктики.
Аввакум, по его словам, вышел из здания обратно тому, как входил, то есть – шагнул, стоя спиной к проему и держась за стену. И остался в долине. А когда понял, что ничего не происходит, принялся все изучать. Вот уж точно, необыкновенный человек! Петрович назвал его прохвостом, но в человеке могут сочетаться самые разные качества. Скажем, их Степан, Степан Родионов, с которым поначалу было ой как трудно – и обещания давал, не выполняя, и мог наврать с три короба, и ответственность брать не умел. Но в свой первый конец света, а это были «Легионы смерти» – Степан был совсем другим. Он случайно обнаружил, что если «перечеркнуть» кого-то пером авторучки, на относительно близком расстоянии, то перечеркнутый изымается из реальности, пропадает. Стрелять Степан не умел, толку от добытого оружия не было – но и сам спасся, и еще пятерых с собой увел в убежище. А на второй раз повстречался с Петровичем – вторым концом света была «Маска Красной Смерти» – и Степан вновь сам выбрался, и еще двенадцать человек спас. Во всех нас есть что-то очень человеческое, говорил Федор. Есть и то, что другие, или мы сами считаем недостатками. Куда без этого. Но когда приходит беда, сразу становится ясно, что ты из себя представляешь.
Это верно. Но ведь и Степан справился. Частью сам, частью – с помощью Марии. Нет-нет-нет, говорила Мария, я дома не работаю. Пусть приходит в центр психологической помощи и записывается на прием к Белозеровой Марии Александровне. Смейтесь, смейтесь! Так гораздо лучше помогает. Не верите – проверьте сами. И ведь помогало. Только сам Николаев не ходил к ней на прием, остальные все ходили. Все до одного. Ты не ходи, попросила Мария. Ты мне нравишься какой есть. И недостатки очень милые, ведь нужен же повод поворчать, верно? Тем более вас, мужиков, все равно не приучить класть все на место и находить с первого раза. А пыль и грязь замечаете, только когда начинаете о них спотыкаться. Не приходи ко мне туда, понял? Если что, я тебя тут буду дрессировать, на месте.
* * *
Второй день на «новом месте» прошел не менее интересно. Николаев побывал по всем адресам, по которым жила команда, и тоже: находил не то что двойников, но людей, отчасти похожих, и порой даже с теми же именами. Нашлась «здешняя» Мария – на вид похожая, но Николаев поспешил распрощаться, не хотелось лишний раз все бередить. И остальные нашлись, все до одного. Что это значит?
Предвестники не обнаруживались, и Николаев стал готовиться к самым неприятным вариантам. Хотя к такому никогда не бываешь готов по-настоящему. Но не забыл купить новые батарейки для бластера, заменить и в нем самом, и в «тайнике» в кобуре. Там хватает на сто выстрелов, или на пятьдесят «облаков». И то, и другое – внушительный боекомплект. А насколько хватает диска, Мария не уточняла. Говорила только, что они силы отнимают – устаешь жутко, словно тяжелые мешки ворочаешь. Видимо, это и есть ограничение.
У Федора, похоже, у единственного не было особого предмета, который годился бы как оружие. Очки помогали стать незаметным для противника, а паяльник, увы, был совершенно мирным орудием: когда «включался», мог починить что угодно, хватало одного прикосновения жалом. Но это не помешало Федору в его первый конец света спасти почти пятьдесят человек. В основном, конечно, благодаря неприметности. Но и паяльник сгодился, причем случайно – уронил его на пол автобуса, в котором укрывались, и двигатель того неожиданно заработал.
* * *
Далее в дневнике Аввакума нашлось и описание пришельцев, в зеркальных шлемах. Аввакум писал о них исключительно в единственном числе, как будто пришелец был только один. И называл его не пришельцем, а смотрителем. Странно. Лабиринт, говорил Аввакум, тянется куда хватает взора. Но если пройти тридцать верст от выхода в долину, лабиринт становится небезопасным. Что именно он имел в виду – не понять, говорилось только: едва заметите черные знаки, кресты и стрелы, немедля поворачивайте. Не применяйте оружия. И не шумите. Там нельзя шуметь. На плане были указаны площади, где в фонтанах была пригодная для питья вода. А питался Аввакум плодами, которые вырастали в долине – там каждые два дня менялись сезоны, и за полдня созревало много разных плодов, от малины до яблок. Десять лет на одной вегетарианской пище? Вот уж точно, испытание.
Смотритель, значит. Мы только приблизились к пониманию, понял Николаев. А Аввакум, когда понял, что его не пропустили, не пал духом, а принялся тщательно изучать это странное место. Регулярно виделся со смотрителем – и, похоже, узнавал от того что-то, пусть даже беседы были не очень вразумительными. Но почему «смотритель», их же были тысячи! А потом Николаев вспомнил, как двенадцать их слились в одного и снова задумался. А зачем тогда они пришли туда, в кинотеатр? Ведь Винни-Пух счел их врагами, а значит – хотели зла, так, как понимали это Дарья и прочие. Непонятно. Но вот много ли найдется таких, как Аввакум, чтобы в любой ситуации накапливать знания, делиться ими и сохранять оптимизм. Жаль, что и он ушел, подумал Николаев. Определенно, с ним было бы интересно поговорить.
