– Спурий Децим Пробус, – женщина не говорила, а плевалась словами. – Виновен. Нарушение указа Сената. Предусмотренное наказание…
Ее лицо было рядом. Ее дыхание обжигало. Ее глаза… Лучше бы Пробус в них не смотрел. Но ему не оставили выбора.
На досуге Пробус любил скоротать вечерок за шпионским фильмом. Не арт-трансовым, для гнилых эстетов, а из тех, что крутят по обычному визору. Из фильмов он знал: ситуация, в которую он угодил, на жаргоне СБ-шников называется «экспресс-взлом». Вражеского разведчика берут «на горячем» и тут же, на месте, ломают, раскалывают, принуждают к сотрудничеству. К сожалению, одно дело – смотреть визор, развалившись в удобном кресле, и совсем другое – ощутить на собственной шкуре. Какое наказание предусмотрено за нарушение указа, Пробусу было известно. Но за два года полетов в колланте он привык к мысли, что к нему лично эти страсти не относятся. Он предпринял все возможные меры предосторожности, замел все следы. Центр помешан на конспирации. Пассажирский коллант невозможно вычислить, и уж тем более перехватить в большом теле. И вот – уверенность рассыпалась в прах. Спурия Децима Пробуса ждала участь, какую родина вначале назначила для обычных коллантариев-помпилианцев: лишение гражданства, высылка с помпилианских планет, запрет их посещения, конфискация…
– …и лишение расового статуса. Со всеми вытекающими последствиями.
– Задача для малышей, – ухмыльнулся напарник бешеной лисы. – В одну трубу последствия втекают, в другую вытекают. Сколько понадобится времени, чтобы бассейн стал делать то, что ему велят?
* * *
«Он издевается!» – возопило все существо Пробуса, когда Диего Пераль предложил ему взнуздать и оседлать лошадь.
Предложил? Потребовал!
– Это дело портье! Официанта! Слуги, черт побери!
Кипя от злости, Пробус пытался вспомнить нужное слово. Каким-то чудом вспомнил:
– Конюха!
– Плох тот наездник, который надеется на конюха. Смотрите и повторяйте за мной.
Пробусу ничего не осталось, кроме как смотреть и повторять. Скупые, но дельные комментарии маэстро оказались большим подспорьем. Тайком проклиная свою дурную удачу, Пробус гладил и ласково похлопывал гнедую кобылу, снимал с нее недоуздок, надевал уздечку. Кобыла, даром что смирная, почуяв новичка, мотала головой, не давала вставить удила в рот. Пришлось Диего решать возникшую проблему, зато с потником и седлом Пробус справился сам. Ну разве что эскалонец подтянул ему стремена по росту. Пара-тройка конных прогулок вокруг имения уже была на счету помпилианца, так что задача вывести кобылу из конюшни и взобраться в седло оказалась ему по плечу.
– Скажите, – внезапно спросил Диего, – там, в космосе… Лошади – кто они? Части нас самих? Символы?
Он умнее, чем я полагал, оценил Пробус. Как минимум, не поленился копнуть вирт в поисках информации.
– Чистая правда, драгоценный вы мой! Вы и спросили, и ответили, в наилучшем виде! Мне, старику, и добавить-то нечего: части и символы!
– С частями понятно, – вслух рассудил Диего Пераль. – Потому с ними так легко управляться. Все равно что собственными ногами двигать. А вот символы… Если символы, то символы чего?
– Полет! Скорость! Свобода! Способность перенестись куда угодно, в любую точку Ойкумены!
Пробус отвечал искренне, без наигрыша, чему сам удивился. Это все «ломка», уверился он. Вот что значит не иметь возможности выйти в большое тело!
– Тогда оружие под шелухой – это символ…
Диего Пераль умолк. Он явно продолжил мысль про себя, не став озвучивать финальный вывод. Секунда, другая, и маэстро встряхнулся, моргнул, будто просыпаясь, критически оглядел спутника:
– Спину прямее. Не надо горбиться. Ноги подайте вперед…
Когда они выезжали за ворота, Пробус, убедившись, что Диего на него не смотрит, нащупал в кармане уником. Отработанным движением помпилианец снял блокировку и коснулся «горячего» сенсора.
* * *
…до него не сразу дошло, на что намекает юнец-агент. Пробус был слишком напуган и ошарашен происходящим, сбит с толку. На него давили, с каждой секундой усиливая натиск, не давая опомниться.
– Лишение расового статуса, – женщина облизнулась. В другой ситуации это выглядело бы эротично. – Помпилианцам запрещено клеймить помпилианцев, даже инорасцев, получивших имперское гражданство. Двадцать лет каторги кого угодно заставят поумерить пыл. Но если вы утратите гражданство и статус, этот запрет в отношении вас перестанет действовать.
Юнец похабно заржал:
– Задача для старшеклассников! Найдутся ли среди граждан Великой Помпилии желающие заклеймить изменника родины? Добровольцы? Патриоты, кипящие от возмущения?!
– Вопрос не в том, найдутся ли, – голос лисы тек патокой, тягучей и сладкой, а во взгляде стыл космический холод. – Вопрос, как быстро они найдутся. Сколько времени пройдет после оглашения приговора? Неделя? День? Минута?!
Страх перерос в ужас. Кошмар уроженца Великой Помпилии: из хищника превратиться в жертву. Из хозяина – в раба! По сравнению с этим мертвая девушка в колланте выглядела невинным розыгрышем, забавной страшилкой из третьесортного «жутика». Лучше смерть, чем… Пробус и в мыслях не мог заставить себя произнести слово «рабство» по отношению к венцу творения – Спурию Дециму Пробусу. Ноги подломились, он не упал лишь потому, что прислонился к стене. В глазах потемнело. Иглой в мозг, словно делая татуировку, вонзался издевательский голос лисы:
– Вы, конечно, будете сопротивляться. Ваше ущербное клеймо коллантария против клейма настоящего помпилианца! Дитя против взрослого, калека против десантника! Смерть на дуэли? О дуэли и не мечтайте! Вас просто заклеймят, как ботву, трижды ботву, тридцать три раза ботву…
Заныло в груди: тоскливо, безнадежно. Сердце? Свалиться с инфарктом прямо тут, в подворотне захолустного городка? Откинуть копыта раньше, чем подоспеет местный врач? Никакого приговора, унижения, рабства… Отличный вариант. Жаль, вздохнул Пробус, у меня здоровое сердце. Обморок – максимум, на что стоит рассчитывать. Увы, обморок меня не спасет.
– …избежать наказания. Каждый может оступиться. Мы же не звери? Мы дадим вам шанс загладить свою вину перед родиной…
Старый, как мир, прием. Добрый и злой следователи. Юнец – добрый. Хотя, по идее, должно быть наоборот: добрая роль лучше подходит для женщины. Злой, добрый – какая, к фагу, разница?! Тебе дают шанс, идиот!
– Золотые мои…
