— Это ты не видел, как на параде маршируют. Обычный строевой шаг. Я ж не виноват, что тут половина в ногу не попадает!
— А на турнике? Подъем переворотом — двадцать раз! Я считал. На «отлично» десяти достаточно. Подтягивание — тоже десятка. А ты тридцать отпахал. На фига выделываться?
— Сделал, сколько мог…
Марк мог больше. Когда его вызвали к турнику, он как раз решил «не выделываться». Выходит, не спасло.
«Проклятье! Я что, оправдываюсь?! Перед кем?!»
— У нас многие и десяти не могут. Я, например… — Ноний потупился. — У вас в училище другие нормативы были?
— Другие. Там все другое было.
— В общем, ты лучше… Не лезь вперед всех. Ребята неправильно поймут. Решат: в декурионы метишь. На тебя и так уже косо смотрят…
Некоторое время Марк молчал.
— Ладно, учту, — он криво усмехнулся. — Спасибо, что просветил. Тебя как зовут? Меня — Марком.
— Кезон.
— Не трясись, Кезон, — Марк протянул Нонию руку. — Прорвемся.
V
— Центурия, подъем! Тревога!
Сирена орала, как роженица. Под потолком казармы взбесились багровые зарницы «алармов». С двухъярусных коек горохом сыпались бойцы в исподнем. Босые пятки с маху ударяли в пол. Сюрреалистическими крыльями нетопырей мелькала спешно надеваемая форма.
— Шевелись! Стройся!
— Проснуться, живо!
— Ты, сонная муха!..
Норматив — пятьдесят секунд. Рассудок Марка еще прозябал во власти сна — тело действовало само, на голых рефлексах. Сколько у него их было, учебных тревог! В том, что тревога — учебная, Марк ни секунды не сомневался. Война на мирном, патриархальном Сечене? Высадка десанта с дикой Кемчуги?! Гусары умирают, но не сдаются, ждут подмоги от союзников-помпилианцев…
В такой экстрим верилось с трудом.
Он уложился в сорок три секунды. Посредственное время для курсанта-выпускника, отличное — для рядового в учебке. Опять решат, что выслуживается. Ну и хрен с ними! Пусть думают, что хотят. Уже стоя в заполняющемся строю, Марк наскоро проверил форму и амуницию. Мундир застегнут, портупея подогнана, подсумки и поясные аккумуляторы на месте. «Универсал» на плече, в походном положении — заряжен и на предохранителе.
— Ррравняйсь! Смиррр-на!
Строй окаменел.
— Деканам приступить к осмотру личного состава!
Командовал незнакомый декурион. Ливии Метеллы видно не было. Вдоль строя двинулись четыре декана, придирчиво осматривая бойцов. Они напоминали таможенных псов, вынюхивающих наркоту.
— Почему воротничок нараспашку?!
— Где подсумок, боец?!
— Оружие к осмотру! Не заряжено?! Рядовой Кацелий?
— Так точно!
— Два наряда вне очереди!
— Есть два наряда вне очереди…
Декан Прастина возник перед Марком, как бес из табакерки. Осматривал долго, с въедливостью заклятого врага. Потребовал предъявить оружие. Марк предъявил. Прастина скрипнул зубами: придраться снова было не к чему. Кусая губы, он двинулся дальше, не задерживаясь возле других бойцов.
— Вольно. Отбой учебной тревоги. Р-р-разойдись!..
И через час:
— Центурия, подъем! Тревога!
Сирена, багровые сполохи, топот ног, сдавленная брань… Карусель, подумал Марк. Знаем, проходили. В училище, на первом курсе. Спать хотелось до одури. Кружилась голова. «Р-разойдись!»; мутная, беспокойная дрема; «Центурия, подъем!..» Декан Прастина скользнул по Марку бессмысленным взглядом сомнамбулы и протопал дальше на деревянных ногах. Не узнал спросонья? Вряд ли. Лопоухому было уже все равно — лишь бы скорее упасть и отрубиться. Марку хотелось того же. Мысли путались, в груди под сердцем копилась тупая злоба. Тыкалась в ребра, искала выход. Салабона нашли? Примерного? Подъем-отбой, упал-отжался? Значит, выслуживаюсь? Штык вам в очко, чтоб голова не болталась! Буду, как все. Раздолбаем, по меткому определению врача.
Прав Ноний, не хер прогибаться…
Четвертая серия сорвала Марка, что называется, с нарезки. Плохо соображая, что делает, дрожа от липкого, дурманного куража, он ужом ввинтился под собственную койку — благо спал на нижней — свернулся калачиком и провалился в сон. Жесткий пол показался ему мягче перины. Идите в задницу с вашими тревогами! Мы свое в училище «откаруселили». Он беззастенчиво продрых и сирену, и команду «Центурия, подъем!», и отбой, и суматоху, начавшуюся в пятый раз. Скорее всего, никто бы его не хватился, если бы из-под койки в самый разгар проверки не высунулась босая нога. Об нее споткнулся декан Прастина, едва не упав. Лопоухий тупо уставился на препятствие, заморгал, пытаясь навезти резкость — и вдруг оскалился с волчьим энтузиазмом.
— Подъем, боец! Подъем, я сказал!
Марк не реагировал. Ему снились щелчки кнута. Только звук, похожий на свет; острые вспышки в кромешной темноте. Иногда контрапунктом наслаивался топот копыт. Это началось недавно, вскоре после дуэли с Катилиной. Кнуты, подарки деда, Марк взял с собой на Сечень, как личное имущество. Сдал опциону под расписку, понимая, что до конца службы кнутов ему не видать, как собственных ушей. Зачем брал? Талисман?! — какой, к бесу, талисман… Вот: каждую ночь — шамберьер. Терпи, боец! Сон отступал, возвращался, делался громче или тише, но никогда не исчезал совсем. Шамберьер, стоило смежить веки, задавал ритм, куда-то вел, что-то приказывал. Марк не знал: что именно. Он мучился этим вопросом, когда Прастина ухватил его за щиколотку и потянул на себя, выволакивая под мигающий багрянец «алармов». Кнут щелкнул над самым ухом, Марк рефлекторно брыкнул свободной ногой, попытался сесть, стукнулся головой о днище койки — и проснулся.
В проходе на четвереньках — вернее, на трех точках — стоял декан Прастина. Тихонько поскуливая, лопоухий зажимал ладонью нос. На пол с дробным звуком падали тяжелые, черные капли. Пятка Марка тоже была измазана в крови.
— Сссука! — просипел Прастина.
Декан встал и, сгорбившись, пошел прочь между койками.
– …Рядовой Тумидус!
— Я!
— Четыре наряда вне очереди!
— Есть четыре наряда вне очереди.
— Марк!
Из-за поворота коридора воровато выглядывал рядовой Ноний. Он был первым, кто заговорил с Марком. Весь день, с утреннего построения и до ужина, рядового Тумидуса окружал кордон отчуждения. Казалось, Марка накрыл колпак гасящего звуки конфидент-поля. Поле отличалось дивной избирательностью: приказы обер-декуриона Метеллы и центуриона Ульпия оно пропускало без препятствий. Как и ответы Марка: «Так точно!», «Никак нет!», «Есть!». Все остальное колпак глушил намертво. Солдаты Марка сторонились, а случайно встретившись взглядами, спешили отвернуться.
