— Чарли, как я поняла, для своего хитроумного изобретения ты использовал часть останков твоего дорогого прадедушки?
— Ну… да. Видишь ли, материалы чертовски трудно достать, так не пропадать же старику впустую…
— Даже не оправдывайся. Я могу понять твое стремление к практичности, но не следовало касаться грубыми руками своего прадеда. Он не твоя собственность. Некоторым образом он принадлежал всем нам, и, естественно, нужно было спросить разрешения — хотя бы у меня.
Чарли потупился:
— Прости, тетушка. Я не подумал.
Тетушка Матильда кивнула:
— В этом-то и беда молодого поколения — они никогда не думают. Что ж, я сказала все, что собиралась сказать. Вопрос закрыт. А теперь поведай мне подробно о своем изобретении. Что оно может делать?
Тетушка и племянник внимательно наблюдали, как Оскар обогнул кухонный стол и плавно покатился в сторону гостиной, где сидел, взвешивая безумную идею стать трезвенником, дядюшка Джордж. Чарли, как все истинные художники, не рассматривал свое творение в свете презренной корыстной пользы, так как, насколько он помнил, барон Франкенштейн не ждал от своего монстра никакой выгоды.
— Ну, — произнес он после минуты задумчивого молчания, — я мог бы обучить его кое-какой мелкой работе по дому. Подбирать письма с дверного коврика, пробивать дырки в жестянках со сгущенкой и тому подобное.
Тетушка Матильда не стала комментировать предложения племянника, она вслушивалась в блеющие звуки, доносящиеся из гостиной:
— Г… дееее… к… дьяаааа… воооо… луууу… моооо… и… ноо-оо… гииии?
— Какая жалость, что ты сохранил ту часть своего прадеда, которая любила сквернословить, — пробормотала она.
Раздался громкий — и уже знакомый — крик; только теперь он был гораздо громче и гораздо длительнее: он был воплем того, кто пересек границу страха и ступил в черно-белую страну, где реальность обретает форму дикой фантазии. Затем из гостиной вылетел дядюшка Джордж; двигался он со скоростью, которой позавидовал бы и человек гораздо моложе, к тому же не поддерживающий тесные отношения с бутылкой виски. Оскар следовал за ним по пятам. Катился он плавно; глаза сверкали, точно задние фары автомобиля; голова была опущена; хорошо смазанные колесики вращались беззвучно; создавалось явное впечатление, что он, по крайней мере в данный момент, очень счастливый маленький монстр.
Крик дядюшки Джорджа, протаранившего заднюю дверь, превзошел все прошлые попытки; а Оскар, вероятно решив, что он с лихвой исполнил свои обязанности, подъехал к своему создателю и проблеял два слова:
— Чеееер… тоооов… дуууу… раааак…
— Ты должен сделать что-нибудь с культурой его речи, — решительно заявила тетушка Матильда. — Его ругань поистине крайне неприятна.
Уверен, все полагают, что самодельных монстров должен ждать скверный конец. Они сгорают в подожженной мельнице, растворяются в озере кислоты или же взрываются, потянув удачно оказавшийся под рукой рычажок, который каким-то загадочным образом воспламеняет тонну динамита. С точки зрения одной только морали было бы замечательно, если бы я мог написать, что нечто подобное случилось и с Оскаром, но истина монстр, чей лик не скрыть, как ни старайся, — вынуждает меня признаться, что он в настоящий момент вполне жив и здоров.
Раз в неделю Чарли меняет ему батарейку; он научил Оскара подбирать с коврика газеты и письма, пробивать рогами отверстия в банках со сгущенным молоком и поносить всякого, кто явится в то время, когда тетушка Матильда смотрит "Улицу коронации". Но, если честно, последнее случается не слишком часто, так как гости у них теперь скорее исключение, чем правило.
Дядюшка Джордж вступил в "Братство трезвости", и его дважды показывали по телевизору; своими описаниями ужасающих следствий употребления крепких спиртных напитков он внушил зрителям сильнейшую тревогу и отчаяние.
Сейчас Чарли задумался о создании Оскару пары, но этому, естественно, препятствует все та же банальная проблема — отсутствие материалов. Он приглядывается — покуда теоретически — к тетушке Матильде, но поскольку старая леди, похоже, проживет в добром здравии еще лет двадцать, то, видимо, тот миг, когда благодушное самодовольство научного мира встряхнет рождение Монстра-Сделай-Сам, сделанного самими монстрами, откладывается.
Кстати, если вдруг у вас имеется никчемная дряхлая родственница — вы уж черкните мне пару строчек.
БЭЗИЛ КОППЕР
Лучше умереть
Дебютом Бэзила Коппера в жанре хоррор стал рассказ, опубликованный в "Книге ужасов от "Pan". Пятый выпуск" ("The Fifth Pan Book of Horror Stories") в 1964 году. С тех пор как в 1970 году Хоппер решил полностью посвятить себя писательской деятельности, он опубликовал сборники "Еще не в сумерках" ("Not After Nightfall"), "У изголовья зла" ("From Evil's Pillow"), "Под эхо шагов" ("When Footsteps Echo") и "Дальнейшее — тьма" ("And After the Dark").
Он написал более пятидесяти триллеров о частном детективе из Лос-Анджелеса Майке Фарадее. Среди романов Коппера "Огромное белое пространство" ("The Great White Space"), "Проклятие насмешников" ("The Curse of the Fleer"), "Некрополь" ("Necropolis"), "Волчий дом" ("The House of the Wolf") и "Черная смерть" ("The Black Death"). Миннеаполисское издательство "Fedogan & Bremer" переиздает в твердой обложке его произведения, посвященные приключениям героя а-ля Шерлок Холмс, созданного Августом Дерлетом: уже вышли "Подвиги Солара Пенса" ("The Exploits of Solar Pons") и "Мемуары Солара Понса" ("Recollections of Solar Pons") (обе книги с иллюстрациями Стефани Кейт Хоукс). Коппер также написал статью о Дерлете и серии "Солар Лоне" для американского издательства и еще одну, о ликантропии, для американского журнала.
Нижеследующий рассказ перекликается с известным произведением автора, повествующим о коллекционировании кинофильмов, — "Отпечаток в янтаре" ("Amber Print")…
I
— Лучше умереть! — возбужденно воскликнул Роберт, когда Борис нажал рычаг.
Лаборатория в башне взорвалась пламенем и рассыпалась в прах.
— Круто! — сказал Роберт, привстав, чтобы приглушить звук, когда по экрану поползли финальные титры "Universal".
Джойс, как раз просунувшая голову в дверь кирпичной пристройки, где муж устроил свой кинозал, зевнула, глядя на сотни жестяных коробок с пленками, выстроившихся вдоль тридцатифутовой стены, и на металлические полки, на которых бликами отражался свет экрана. Обычно архивные сокровища Роберта были задернуты шторой, но в тот вечер он почему-то забыл их закрыть. Когда в проекторе докрутились последние метры пленки, в комнате зажегся свет.
— Ты, наверно, в сотый раз смотришь "Невесту Франкенштейна", — устало сказала Джойс.
