– Тетарт, – внятно произнес Каллистрат.
– Значит, этот квадратик тоже был известен летописцам. И даже назван. Да, и в старые времена он был очень редок, но все же его знали настолько, что поименовали специальным словом. Однако в отношении тетарта старинные свитки на редкость противоречивы. Почитались божественной субстанцией куда более могучей, чем гривна? Но это мнение только одного летописца, причем вы же сами ему и не доверяете – ничего конкретного о предполагаемом могуществе тетарта он не говорит, только ссылается на еще более древнего автора, которого сейчас никто даже из библиофилов не знает. Зато Рахитопс… и даже мудрейший Архип? Ух ты! Они указывали на очевидную неполноту и фрагментарность тетарта по сравнению с гривной. И предполагали, что тетарт – суть гривна расчлененная. Но как можно расчленить гривну и почему результат членения не ржавеет и не распадается – об этом они скромно умалчивали. А ваш любимый Кулеш Бородастый? Неужто совсем не упоминает? Да, я понимаю, что тетарты – редкость, но все же такой авторитет, как Бородастый, должен был их заметить! Я иронизирую? Ну извините, увлеклась. Так в чем же надежда все-таки? В том, что они вместе – тетарт и нубос? Чудо в чуде? А вы не верите случайностям, которые суть проявления закономерностей… Что-то хиленькие получаются основания для надежды. Я сама виной появлению те-тарта в нубосе Михаила. Как ни смешно, но я его туда уронила. Совершенно случайно – вот и все.
– Ну и уронили – так что? Не это главное! – прорвало Каллистрата. – Вопрос в другом: как может повести себя сочетание сразу двух таких великих явлений? Что даст их взаимодействие?
– И все равно не утешили вы меня. Только расстроили. Я-то думала, что кокон, то есть нубос этот ваш, – надежная защита. А выяснилось – просто гроб. Хоть и хрустальный. А тетарт… Что тетарт?.. Висит вон неподвижно себе, да и все.
Я пригорюнилась.
А чего пригорюнилась? Надежда все-таки осталась. Вдруг кокон-нубос все-таки сможет использовать тетарт как расходный материал для восстановления гривны? Классики летописные все-таки склоняются к мнению о неполноте, фрагментарности тетарта. Вдруг нубос возьмет да и разложит его на составляющие нити? А потом вставит их в гривну – в порванное место? Заштопает, как дырявый носок?
Правильно добрый палатный врач говаривал: «А вы, Надежда Петровна, у нас последней на вскрытие записаны, придется подождать!»
Что ж, подождем. Вдруг и не дойдет до вскрытия?
Я поднялась и обратилась к Каллистрату:
– Вы как хотите, а для меня там уже целебный отвар приготовлен. Пойду лечиться!
* * *
Исход из болотной деревушки вылился в целую проблему.
Я не соглашалась бросить здесь ее жителей. Дело было даже не в опасности повальной навьей истомы – я достаточно закрепила в их дремучих мозгах мысль о том, что госпожа у них теперь есть. И будет! По моим ощущениям веры в мое существование им должно было хватить не меньше чем на год. Но дело было в другом. Нынешнего властелина заповедного леса, Еева, никак нельзя было сбрасывать со счетов. Если он и не знал про мамочкино наследство в виде целой деревни антов, то после того, как мы огромной толпой шастали туда-сюда, наверняка будет знать. И захочет продолжить Колаксино владычество над людьми. Но ничего у него не получится – есть уже у них госпожа, не пустят их мозги к себе хиленького влияния Еева! Тут-то он и обозлится! Тут и нашлет на людей свою лесную волчье-медвежье-кабанью свору. По принципу: «Так не доставайся ты никому!»
Нет, бросать лесных антов на верную гибель я не могла.
Каллистрат осторожно указывал мне, что такое количество слабых, вовсе не разбирающихся в окружающей жизни попутчиков слишком осложнит наше путешествие, которое и без того простым не назовешь. Даже если выведем мы их из леса– что дальше?
Я не знала, что дальше, поэтому предложила:
– Пусть они поживут пока на ваших, обольгжских землях. А потом, когда я стану полноценной княгиней, то заберу их к себе.
Перспектива не воодушевила Каллистрата, но я настаивала. Пришлось ему согласиться, после чего я отправила деревенский народ настрелять уток про запас – в дорогу.
Князя решено было так и тащить на волокуше. До самой волхвовской избушки – там уже ждали повозки, привезенные Каллистратом.
Лечение мое, по словам Меланьи, подтвержденным ее мыслями, затянуться не должно было. Свежие травы надо пить еще два дня, а потом достаточно протирать руку настойкой из высушенных кореньев, которые она обещала дать с собой.
Обоз наш полз по лесным тропам медленно. Я шла пешком вместе с моей маленькой знахаркой – мы обе отказались садиться на лошадь. Продвижения бы это не ускорило – ведь все равно темп задавала волокуша с князем, – а упасть с седла, да еще на парализованную правую руку мне вовсе не хотелось.
Так что хоть и вышли мы с самого раннего утра, когда еще только светало, но до места добрались уже под звездами, едва не повалив лошадьми в потемках тримурти идолов-сторожей.
Следующий день ушел на мое долечивание, а также на подготовку к окончательному отъезду из дебрей заповедного леса.
Княжеской кареты, не утащенной в свое время ватажниками, я не обнаружила. Спросив вслух у Меланьи (которая, по своему обыкновению, ничего отвечать на вопрос не стала), увидела картинку: Орей так осерчал после моего бегства – до кровотечения из носа! А после самолично вытянул карету на лесную опушку да и спалил.
Однако у Каллистрата была в запасе другая карета – более простая, чем княжеская, зато просторная, с мягкими подушками, а главное – с вместительным багажным ящиком сзади. Туда после долгих трудов и уложили князя – со всей осторожностью и прямо с волокушей.
Следующее утро мы встретили уже в пути.
Меланья, которая не пожелала сказать нам «до свидания», ночью незаметно исчезла из избушки. Я держала на коленях сухие коренья, данные ею мне, и жалела. Не о ней – в лесу она не пропадет! Жалела, что Меланья упорно загоняла свою судьбу в ту же узкую щель, в которой всю жизнь просидел ее дед, ненавидя и презирая весь человеческий род…
Мы ехали в Киршаг.
* * *
Все три дня, пока над дорогой нависали лесные ветви, дружина да и сам Каллистрат были настороже. На четвертый день вздохнули с облегчением: лес поредел, отступил, открылись поля с колосящимся просом, цветущей гречихой – начались оболыжские земли.
– Каллистрат! – прокричала я, приоткрыв дверцу кареты. Когда он подъехал ближе, попросила:
– Давайте оставим моих лесных антов где-нибудь здесь – и от леса недалеко, и все-таки среди людей! Сил нет смотреть, как они бегут за нами вприпрыжку – уже ноги себе в кровь посбивали!
