— А, перестань…
Тусклый и бесформенный горбик проваливающегося солнца угасал, и краски стали меняться. Золото и огонь пропали с вод, лишь кое-где на волнах промелькивали неяркие опаловые блики. Пустынное небо кренилось над нами.
— Не представляю, как они объявят об этом во всеуслышание, — пробормотал он. — Тридцать лет… И люди. Здесь же люди гибли!
Его старший сын погиб здесь, на этой Стройке. Я узнал об этом только позавчера. Случайно он обмолвился и перепугался сам.
На Стройке погибло больше ста человек. Такие авралы никогда не проходят без жертв. Мы очень торопились… И мы успели.
— Что будет?.. — болезненно проговорил он. — Что будет? Для чего жить теперь?.. Каждый спросит так. Я не представляю… Кто теперь поверит Совету? Когда смогут верить науке, даже друг другу? Чем теперь дышать мы будем, все?..
Я пожал плечами
— Может быть, существуют еще какие-то неучтенные факторы, которые опять повысят вероятность биолизации? — спросил он. — Может, мы все еще не знаем всего?
— Может быть.
— Знаешь, Совет планирует долгосрочную экспедицию в Магеллановы Облака. Об этом еще не болтают, но понемногу готовятся. Теперь, после… этого… подготовка пойдет быстрее, активнее, ведь правда? Может быть, удастся что-то найти там? В конце концов, Галактика так мала…
— Может быть.
Он молчал. Спиной я чувствовал его внимательный, испытующий взгляд.
— Ты… ты слетал бы туда… на ее станцию, чтобы…
— Прежде чем выбирать цель для экспедиций, следовало бы проанализировать, какие именно типы галактик обеспечивают по споим свойствам наибольшее количество биогенных выбросов, — перебил я его. — Туда нужно ориентировать поиски, понимаешь?
— Я понимаю, — медленно проговорил он. — Я понимаю значительно больше, чем тебе хочется, старый ты хрыч.
Он прав. Мне за пятьдесят, треть жизни позади. И… И даже не в этом дело.
Я с силой провел ладонями по щекам.
— Мы же ничего не сломали, — услышал я его голос. Я повернулся снова к нему и увидел, как он, растопырив пальцы, поднес свои тяжелые, смуглые руки к лицу и уставился на них. — Ничего. Не поставь мы щит, разве наверняка зародилась бы жизнь? Нет. Существовала достаточно высокая степень вероятности, и только. Ведь ничего не известно наверняка, почему же так больно? А? — Он поднял лицо и, словно ребенок, заглянул мне в глаза. — Почему же так пусто и больно? Ведь ничего же, собственно, не изменилось, ведь даже в самом лучшем случае наш успех увидели бы лишь через полмиллиона лет… Я не понимаю… я этого не понимаю…
Болезненно, тяжело было смотреть на него. Когда человек в таком состоянии, надо немедленно помочь — а как? Как помочь? Как мучительно бессилие.
— Скажи, почему ты догадался? Ведь ты оперировал их данными.
— Помогло то, что одна из предыдущих инспекций была связана с гидрокибернетикой, — ответил я. — Аналогичный случай, там был переизбыток мутагенных факторов, а здесь…
Дальше можно было не говорить.
Мутагенная подкормка… У биохимиков в голове не укладывалось, что даже при самых благоприятных условиях никакая Солнечная система не способна породить жизнь сама по себе. Мифы древних оказались вернее — планета была женою Неба, не Солнца даже, а именно Неба, всего космоса. Интуиция сработала там, где спасовали две с лишним тысячи лет развития науки.
Небо стало глубоким, иссиня-голубым, оно быстро наливалось тьмой, и лишь над океаном дотлевало оранжево-желтое трепетное зарево. Океан… Миллионы веков он ждал. Перемешивал, обогащал, фильтровал, расцвечивал свои воды, готовясь к звездному мигу оплодотворения…
В пронзительной синеве над нами заискрились первые звезды. Мертвые звезды.
Какое разочарование подстерегало тех, кто впервые вышел за пределы Солнечной! Альфа Центавра — ничего. Тау Кита — ничего. Эридан, Лебедь, Дракон, Парус — ничего… ничего… Пустота. Одиночество. Как понять умом это ощущение непереносимого одиночества, которое испытывают двадцать семь миллиардов людей, заселивших планеты восьми звездных систем, исходивших всю Галактику и убедившихся, что у них есть только они сами и никого, кроме них самих. И вдруг — Сола. Я, мальчишка, помню, с риском для жизни прыгал на крыше, над праздничной, счастливой толпой, и вопил: “Со-о-о-ола-а!” Сорок два года прошло с тех пор, как Совет объявил о том, что найдена планета, на которой скоро повторится великое таинство возникновения жизни. Пусть лишь через многие века появится первая клетка, пусть нет еще и простейших вирусов но мы обрели надежду, цель, смысл существования — лелеять пестовать, заботиться о рождающейся младшей сестре. Забота… Добро… Мы так добры.
Сорок два года прошло с тех пор.
Мир наполнялся ультрамариновой чернью, последние теплые оттенки таяли Холод… Я посмотрел было вверх, и тут же опустит взгляд — над нами разгорались ослепительные вихри, мешанине сверкающего крошева, которое не суждено увидеть ничьим глазам кроме человеческих. В детстве я так любил смотреть на звезды Так любил.
Они манили восторгом неведомой дали, но эта даль оказалась мертвой, и как только я повзрослел достаточно, чтобы осознать весь ужас безжизненности и пустоты, висящей над нами, я перестал смотреть на небо
Тридцать лет человечество жило Стройкой Можно было прилететь на Денеб и, разговорившись в зале ожидания со стариком транзитом летящим с Бетельгейзе, спросить: “Ну, как там? Подтащили восемьдесят шестую?” И он немедленно ответил бы: “Как, вы разве не слышали? Уже ввели в заданный сектор и приступили к распылению!..” И в глазах его сияли бы и гордость, и молодое ожидание. Тридцать лет. Мы так могущественны. Мы так добры. Таи умны и всезнающи. Нам не хватает только друзей. И вот природ? бросает нам шанс — планету, которая готовится стать матерью живого.
И буквально на следующий день дает понять, что этому живому не суждено родиться, что непредставимо нежная, едва теплящаяся завязь будет выжжена во чреве матери
Мы так могущественны и хотим только добра…
Но даже нам эта задача казалась поначалу непосильной. Только вера, только потребность в великой цели заставили нас начать эту Стройку. Человечеству нужна великая цель. Вот уже больше ста лет как цель эта — найти жизнь. Высший критерий правоты, идеал, счастье, мечта миллиардов — найти иную жизнь. Нам одиноко, нам беспросветно пусто во Вселенной, в которой мы — единственные хозяева.
И когда нашелся вдруг крохотный росток такой жизни росток под угрозой уничтожения, все человечество встало на его защиту.
Система Мю Змееносца должна была пройти сквозь мощный, концентрированный корпускулярный выброс из Ядра Галактики. Прохождение длилось бы немногим более ста семи лет — ничто по критериям мертвой материи, но согласно теории биолизации планет излучение сожгло бы протожизнь Солы.
