Под всем этим просматривался еще один пласт. Какой-то колдун получил всеобщее признание и, не будучи дураком, поторопился это признание закрепить, чтоб более не зависеть от случайностей. Довольно размытое и редко вспоминаемое божество
(главный дух?) Умбул проявился, конкретизировался и направил в мир живых своего личного представителя – великого колдуна и главу клана укит-сов по имени Нишав. Все, кто с этим не согласен, могут быть свободны – где угодно, только не в мире живых. Ситуация, конечно, банальная, но такая централизация власти, вероятно, отвечала глубинным потребностям народа в условиях экологического кризиса и серьезного сопротивления не встретила.
– У нас другая вера, – сказал Семен. – Мы не договоримся.
– Только если ты сам этого не захочешь. Вера ведь дело такое…
– Лоурины иначе понимают роль и значение мамонта. Он является воплощением Творца Вседержителя в Среднем мире. Никто не имеет права поднять на него оружие ради каких-то там предков или тем более ради еды. Если говорить твоими словами, то мы – клан Мамонта. Он важнее и значительнее всяких ваших Иму и Укитс. Это вы верите в какого-то дурацкого Умбула, а мы-то знаем, кому принадлежит Средний мир!
– Конечно, – неожиданно легко согласился Ва-щуг. – Почему бы и нет? Духи предков капризны и изменчивы. Да и Умбул не лучше – сегодня так, завтра эдак…
– Не понял?!
– Лучшие воины имазров – из моей семьи. Против них и твоего колдовства не устоять и аддокам, не то что Ненчичу, у которого и «сыновей»-то почти не осталось.
– Что-то ты интересное говоришь… – почесал затылок Семен. – Чувствую, что вроде как не врешь. Остается понять, зачем тебе это нужно, что от меня требуется и что я буду с этого иметь?
– Для начала нужно заставить имазров поверить в новое воплощение Умбула, – хитро улыбнулся Ва-щуг. – Я думаю, у нас получится.
Они договорились. Со стороны Семена, наверное, это было дикой авантюрой, но… Но он понимал, что военный успех надо развивать, иначе победа превратится в поражение. Если есть хоть малейшая возможность сделать это политическими, так сказать, средствами, просто грех этим не воспользоваться. Риск, конечно, огромный, но все-таки не больший, чем при атаке «с ходу» вражеского стойбища. И самый главный аргумент «за»: этот Ващуг рискует значительно сильнее.
Семен совсем не был уверен, что все рассказанное колдуном является чистой правдой. Принимая решение, он исходил из основной посылки, что в данном обществе колдуны-шаманы несут ответственность за результаты своего колдовства. Такое бывает далеко не всегда и не у всех, но раз здесь дела обстоят именно таким образом (а сомневаться в этом не приходится), то этот Ващуг хорошо «попал». Военной неудачи такого масштаба ему не простят – должен был предвидеть и предупредить, лишить противника силы, добавить силы своим и так далее. Пожалуй, можно и довериться союзнику, не имеющему возможности предать – о желании речь пока не идет.
В разработанный план пришлось внести крупное изменение – Варю. Бродить возле реки, где в кустах шныряют незнакомые неандертальцы, ей стало скучно, и она прибрела по следу Семеновой армии к месту побоища.
Глава клана имазров с такой силой рванул в сторону шкуру, закрывающую вход, что вся конструкция из жердей, поддерживающая стены и крышу, заходила ходуном. Войти без зова и разрешения в обиталище колдуна (и, соответственно, всех его духовных помощников) было почти святотатством, однако хозяин остался сидеть у очага неподвижно, словно закаменев.
– Где мои сыновья? Почему ты вернулся один? – вместо приветствия зарычал Ненчич. Свисающие с кровли на ремешках костяные фигурки цепляли его за лицо, и он грубо отпихнул их в сторону. – Ты обещал им успех на тропе войны – где он?!
– Ты считаешь себя в праве задавать мне вопросы? – медленно поднял веки шаман. – Я не звал тебя!
– Мне плевать! На моей семье неотмщенная кровь, а ты увел своих воинов! – костяные фигурки вновь ударили его по лицу. Вождь схватил их, рванул и злобно бросил на пол. – Почему пришли две пустые лошади?! Что молчишь, колдун? Если удача вновь отвернулась, ты будешь петь у пыточного столба!
– Святотатство, – достаточно громко прошипел Ващуг в спину Ненчича. – Эта ночь будет ужасной!
Так, конечно, и случилось: что-что, а нагонять страху колдун умел. Тем более что каким-то странным образом все стойбище вскоре узнало, что вождь растоптал фигурки, в которых обитают духи Умба и Тро. Вечер был пасмурным и хмурым – низкие, темные тучи на небе с просветом далеко на западе и кроваво-красный закат. Потом стемнело, люди легли спать, но среди ночи начали просыпаться. Привязанные собаки скулили и выли, за стенами палаток слышались шорохи – казалось, духи этой чужой земли слетелись и бродят теперь среди жилищ. Находиться внутри было невыносимо, но выходить наружу никто не решался. То здесь, то там начинал плакать ребенок, и его торопливо успокаивали.
Ближе к рассвету послышался тихий голос шаманского бубна. Ващуг камлал в одиночестве – сам для себя. Люди, затаив дыхание, вслушивались в слова песни-заклинания. Те, кто понимал их, пугались еще больше – шаман жаловался духам-покровителям на имазров, и они поднимали его все выше и выше – чуть ли не к самому обиталищу Умбула. Никогда еще на их памяти Ващуг не поднимался так высоко. Неужели он собирается просить защиты и помощи там, где говорить смеет лишь величайший колдун и пророк Нишав?!
Ночь длилась и длилась, бубен гремел громче и громче. Песня шамана становилась все более неистовой и неразборчивой – казалось, Ващуг уже не поет, а воет в безысходном ужасе. Наконец песня оборвалась – неожиданно, на высокой неустойчивой ноте. Наступившая тишина казалась страшнее, опаснее, чем эти вопли и звуки бубна. А снаружи было действительно тихо – даже собаки почему-то молчали.
И вот щели в покрышках жилищ из черных стали серыми – рассвет. Но никто не выходил наружу, никто не хотел быть первым в это утро. В конце концов, наверное, не выдержал кто-то из подростков – захотел справить нужду. И раздался крик. Люди начали вылезать наружу, послышались новые стенания и вопли.
Небо очистилось и над восточными холмами стало кроваво-красного цвета – это первое, что увидели люди. А потом…
Собаки – все до одной – были мертвы. Сорваться с привязи они не смогли и лежали теперь с разорванными горлами. Их остекленевшие глаза как бы спрашивали хозяев: «Зачем вы так с нами?!» Только людям было не до них – среди палаток на вытоптанной траве валялись головы. Крики затихли почти сразу – люди как бы онемели от ужаса. Матери узнавали своих сыновей, воины – друзей и братьев.
