Ей, однако, снова стало дурно, и она снова начала искать опору, ухватившись за стетоскоп доктора Стёрджесса, свободно свисавший с его шеи; он выскользнул, и она внезапно начала падать на спину. Хизер подхватила её.
— Она под кайфом? — спросила сестра?
— Не знаю, — ответил Стёрджесс, но Никки это предположение взбесило.
— Я не под кайфом, чёрт вас дери! Что происходит? Что здесь творится? Что вы сделали?
Тамара придвинулась поближе.
— Охрана сейчас будет, доктор Стёрджесс. Они пришлют кого‑нибудь с пятого; все, кто обычно дежурит на этом этаже, сейчас внизу, помогают охранять президента.
Президента.
И внезапно она увидела его, Джеррисона, с развороченной грудной клеткой, и её руки погружаются в неё, хватают его сердце, сжимают…
И снова это имя: Эрик Редекоп.
— Остановите это! — сказала Никки. Она схватилась руками за голову и нажала, словно пытаясь выдавить из неё чужие мысли. — Остановите!
— Тамара, — сказал Стёрджесс, — дайте ей секобарбитал.
Никки обнаружила, что знает: это седатив.
— Всё будет хорошо, — сказал Стёрджесс Никки успокаивающим тоном. — Всё будет в порядке.
Она вскинула голову и заметила белого мужчину средних лет: худого, лысого, бородатого, одетого в зелёный хирургический халат и…
— Эрик! — крикнула она. — Эрик!
Он продолжал приближаться с озадаченным выражением на лице.
Стёрджесс обернулся и тоже посмотрел на Эрика.
— Эрик! Господи, как там… — он взглянул на Никки. — Как там ваш, э‑э… особый пациент?
У Эрика был усталый голос.
— Мы едва его не потеряли, но сейчас он стабилен. Джоно его зашивает.
— А вы? — спросил Стёрджесс, касаясь руки Эрика. — Как вы?
— Устал, — ответил Эрик. — Устал до смерти. — Он покачал головой. — Куда катится мир?
У Никки голова шла кругом. Она никогда в жизни не видела Эрика, но точно знала, как он выглядит, и даже — Боже! — как он выглядит голым. Она знала его, этого Эрика, этого мужчину, который…
…который родился пятьдесят лет назад, 11 апреля, в Форт‑Уэйне, штат Индиана; у которого есть старший брат по имени Карл; который играет в шахматные поддавки; у которого аллергия на пенициллин; который — да! — только что завершил операцию, спасшую жизнь президенту.
— Эрик, — сказала она, — что со мной случилось?
— Мисс, — ответил он, — мы знакомы?
Его слова поразили Никки, как нож — как скальпель. Разумеется, он должен её знать, раз она знает его. Но он не знал. На его лице не было ни намёка на узнавание.
— Я Никки, — сказала она, словно это могло для него что‑то значить.
— Рад знакомству, — озадаченно ответил Эрик.
— Я вас знаю, — сказала Никки умоляющим тоном. — Я знаю вас, Эрик.
— Прошу прощения, гмм, Никки. Я не думаю, что мы когда‑либо встречались.
— Чёрт возьми, — сказала Никки. — Это какое‑то безумие!
— Что с ней? — спросил Эрик Стёрджесса.
Тамара указывала на кого‑то; Никки обернулась, чтобы посмотреть. Это был охранник в форме.
— Нет, — сказала она. — Юрген, простите, что я вас ударила.
Стёрджесс вскинул брови.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
И правда, откуда она знает его имя? А имя Эрика?
И тут её осенило: она знает имя Юргена, потому что его знает Эрик. Они старые друзья, хотя на вкус Эрика Юрген несколько грубоват и мрачноват. Она знает… да, в общем‑то, всё, что знает Эрик.
— Всё хорошо, — сказал Эрик, жестом прося охранника остановиться. — Сестра Энрайт за вами присмотрит. Мы окажем вам помощь.
Но это оказалось ещё хуже: внезапно Никки затопил поток воспоминаний — буйные пациенты, пациенты, изрыгающие ругательства, плотный мужчина наносит удар, другой падает и кричит — череда проблемных пациентов, с которыми Эрик имел дело за все эти годы.
— Я… я не такая, — Никки отшатнулась.
Эрик прищурился.
— Не какая?
Господи, она агент по недвижимости, а не какая‑то долбанная паранормалка. Её сестра верила во всё это дерьмо, но она — нет. Это невозможно — у неё, должно быть, инсульт, или галлюцинации или хотя бы что‑нибудь.
— Пойдёмте со мной, — сказала Хизер Энрайт. — Мы о вас позаботимся.
— Эрик, пожалуйста! — взмолилась Никки.
Но Эрик зевнул, потянулся, и они с Юргеном пошли прочь, погрузившись в обсуждение операции, которую Эрик только что делал. Она сопротивлялась усилиям Хизер увлечь её в противоположном направлении, пока Эрик не свернул за угол и не исчез с глаз долой.
Но в голове остался.
Министр обороны продолжал изучать размещённую на стене карту сосредоточения; она погасла на несколько секунд, но теперь снова включилась. Большинство авианосцев вышли на позиции, и у него на глазах «Рейган» придвинулся немного ближе к цели.
— Господин министр, — сказал сидящий рядом с ним аналитик, выглядывая из‑за своего монитора, — мы потеряли Белый Дом.
Питер Муленберг нахмурился.
— Если основная линия повреждена, переключитесь на четвёртую вспомогательную.
В голосе аналитика слышалась боль.
— Нет, сэр, вы не поняли. Мы потеряли Белый Дом. Его… его нет. Бомба, которую там нашли, только что взорвалась.
Муленберг пошатнулся, наткнулся на стол. Ухватившись за него, чтобы выровняться, он уронил на пол большую папку. В глазах защипало, к горлу подступил ком.
В помещение ворвался помощник.
— Господин министр, они спрашивают, не нужно ли в качестве меры предосторожности эвакуировать Пентагон.
Муленберг попытался ответить, но обнаружил, что не может говорить. Он вцепился в край стола, пытаясь удержаться на ногах. Овальный кабинет, Комната Рузвельта, Комната прессы, Зал заседаний, Зал торжественных обедов, Спальня Линкольна и многое другое… всего этого больше нет? Боже…
— Господин министр? — сказал помощник. — Нам начинать эвакуацию?
Глубокий, судорожный вздох; попытка восстановить душевное равновесие.
— Пока нет, — ответил Муленберг — явно слишком тихо, чтобы помощник его услышал. Он попытался снова: — Пока нет. — Он заставил себя встать прямо. — Пусть продолжат поиск бомб, однако у нас здесь есть работа. — Он снова посмотрел на карту сосредоточения и почувствовал, что трясётся от ярости. — И никто не скажет, что мы её не делаем.
Бесси Стилвелл смотрела на свою сморщенную руку; кожа была белой, полупрозрачной и отставала складками. Она нежно сжимала руку взрослого сына — более гладкую и не такую бледную.
