— Спокойно, парень. Думай о делах.
— Особенно теперь, когда больше нет этого проклятого веса. Как вы, женщины, мирились с этим столько веков? Терпели, что какое-нибудь огромное тяжелое бревно ложится на вас сверху?
— Стоически, — сказала она и направила свой полет к телефону. Она набрала код и сказала: — Линда, как малыш?
На экране появились Линда и Том, помогающие друг другу одеть р— костюмы.
— Прекрасно, — весело ответила Линда. — Даже не трепыхнулся.
Том ухмыльнулся в телефон и сказал:
— Чего волноваться? Она еще влезает в свой р-костюм, если на то пошло.
Его самообладание произвело на меня впечатление и весьма обрадовало.
Когда мы покидали Скай-фэк, я был склонен считать, что в этот момент перед поднятием занавеса, с беременной женой, о которой нужно заботиться.
Том будет вне себя от волнения. Но открытый космос, как я уже говорил, является успокаивающей средой — и, что более важно. Том позволил Линде обучить его многому. Не только танцу, дыхательным и медитационным упражнениям для релаксации — мы все этому научились. Речь идет даже не об обширном духовном обучении, которому она подвергла этого экс-биз— несмена (начавшего с громких споров и утихомирившегося, когда до него наконец дошло, что у Линды нет никакой веры, которую можно атаковать, и никакого кланового лозунга, который можно дискредитировать), хотя это, конечно, помогло.
Главным была ее любовь и проявления этой любви, которые в конце концов развязали все узлы в беспокойной душе Тома. Ее любовь была настолько подлинной, от всего сердца, что Том принял ее такой, как она есть, во всей полноте. И это заставило его полюбить немного больше и себя самого, что как раз и нужно человеку для спокойной уверенности. Если открываешься другому человеку, это освобождает хотя бы временно от всей брони, которую вы на себе тащили, и ваш характер непременно улучшается.
Иногда вы решаете избавиться от брони вообще.
Мы с Норри разделили все эти мысли друг с другом улыбкой и взглядом, потом она сказала:
— Великолепно, ребята. Увидимся в Гараже, — и очистила экран.
Ее очаровательные груди были величественны в невесомости и я любовался ими, пока она проплывала мимо и разворачивалась ко мне лицом.
— Том и Линда будут нам хорошими партнерами, — сказала она и умолкла.
Мы зависли в противоположных концах комнаты на несколько секунд, заблудившись в глазах друг друга, а затем бешено оттолкнулись в один и тот же миг и встретились в центре комнаты. Мы обхватили друг друга и руками, и ногами в яростном объятии, судорожной попытке прорваться сквозь пре— грады плота, костей и пластика и соприкоснуться сердцами.
— Я не боюсь, — она сказала мне в ухо. — Я должна была бы бояться, но не боюсь. Совсем нет. Но ах, как бы я боялась, если бы должна была от— правляться на это все без тебя!
Я попытался ответить и не смог, поэтому сильнее обнял ее.
А потом мы вышли, чтобы встретиться с остальными.
Жизнь в «Зигфриде» была скорее похожа на прозябание под палубой роскошного лайнера. Шатгл больше напоминал автобус или самолет. Ряды сидений и едва достаточно места, чтобы маневрировать около них, по— настоящему большой шлюз на корме, шлюз меньшего размера в передней стенке, иллюминаторы по бокам, двигатели сзади. Но снаружи показалось бы, что автобус или самолет сжимает огромный пузырь. Нос корабля представлял собой прозрачную сферу приблизительно двадцати метров в диаметре, наблюдательный шар, из которого группа дипломатов будет следить за нашим представлением. Там было совсем немного аппаратуры, которая могла бы помешать обзору. Сам компьютер находился на борту «Зигфрида», а действующий терминал был маленький; пять видеомониторов занимали чуть больше места, а собственная система управления Лимузина обслуживалась другой частью того же самого компьютера. Так что неудоб— ных мест на этом представлении не будет.
Понятно, приходили десятки сообщений с Земли, как всегда в последнюю минуту, но даже дипломаты не обращали на них ни малейшего внимания. Не было и особенных разговоров по дороге. Мысли всех были поглощены предстоящей встречей, а наш Главный План, насколько вообще можно сказать, что у нас таковой имелся, был определен уже давно.
Мы провели год, изучая компьютерный анализ обеих сторон — участниц «Звездного танца», и верили, что извлекли из этого достаточно, чтобы за— планировать заранее жесткую хореографию, открывающую встречу, в четырех движениях. Танец длиной примерно в час, что-то вроде приветствия мандарина. После этого мы либо установим телепатическую связь, либо нет.
Если да, то мы переключим телефон на дипломатов. Они будут передавать согласованное между собой суждение через Де Ла Торре, а мы будем переводить их слова чужим так хорошо, как сумеем. Если по какой-либо причине дипломаты не придут к согласию по некоему вопросу, мы протанцуем и это тоже. Если мы не сможем установить телепатическую связь, мы будем наблюдать ответ чужих на наше утверждение, открывающее встречу, и вместе с компьютером будем пробовать найти перевод. Тогда дипломаты скажут свое слово, компьютер выдаст нам его хореографическое решение, и мы попробуем таким образом ответить. Если мы не получим никаких результатов к концу девяти часов — две смены запаса воздуха, — мы прервемся, отправимся на Лимузине обратно домой на «Зигфрид» и попытаемся продолжить на следующий день. Если мы получим хорошие или обнадеживающие результаты, то у нас имеется достаточно баллонов с воздухом, чтобы оставаться снаружи в течение недели — а «кубик» битком набит пищей, водой и снабжен туалетом.
Конечно, мы знали, что будем, как говорят музыканты, играть по слуху.
Наше невежество было достаточно полным, и мы это прекрасно понимали, чтобы любой намек на установление связи считать крупным достижением.
Был только один видеоэкран в пассажирском салоне, и во время короткого путешествия его заполняло лицо Кокса. Он держал нас в курсе относительно положения в пространстве чужих, но оно оставалось неизменным. Наконец торможение закончилось, на краткий миг нас прижало к сиденьям; Лимузин развернулся, чтобы обратиться обсервационной сферой к чужим, и тогда мы наконец оказались там, на месте — на перекрестке. Дипломаты отстегнулись и направились вперед к шлюзу сферы; Звездные танцоры пошли на корму к большому шлюзу. К тому шлюзу, над которым зажегся индикатор «ВЫХОД».
Мы зависли там все вместе на миг, по молчаливому согласию, и оглядели друг друга. Ни у кого не было проникновенной речи, чтобы произнести ее перед остальными, никаких шуточек или последних сантиментов, чтобы ими обменяться. Последний год сплотил нас в настоящую семью; мы уже начинали обладать чем-то вроде взаимной телепатии. Мы были за пределами слов. Мы были готовы.
