– А теперь плетемся тихо по асфальтовой, ты да я поникли оба головой, – рука маэстро бессильно упала на пуговицы двубортного пиджака, а светловолосая взлохмаченная голова действительно поникла в такт музыке.
Самого голоса Утесова Марина почти не слышала, ему подпевали сразу несколько десятков человек, стахановцы и примкнувшие к ним ударники второго сорта дружно драли глотки. Марину сильно толкнули в спину, она едва удержалась на высоких неудобных каблуках. В такой обуви следует идти рядом с надежным спутником, готовым в любой момент поддержать тебя, не дать свалиться…
Марина отвернулась и побрела к своему столику, ориентируясь уже на голову мокрой феи в фонтане, колонна вела себя подозрительно и доверия больше не внушала.
За время ее отсутствия ничего не изменилось, если не считать того, что графин с водкой уже опустел наполовину, пустая тарелка превратилась в пепельницу, а посреди стола образовалось багровое пятно от пролитого вина. Алексей и Сороковой курили и слушали взволнованного Зезюлина. Он повесил пиджак на спинку стула и остался в косоворотке. Сатыбаев жмурился на свет яркой люстры и дощипывал с ветки из вазы последние зеленые виноградины.
– Я им говорю – патефонов у нас нет, и пластинок не хватает, – горячился канавщик, – и пианино в клубе нет! Культурный досуг у нас не организован…
– А у нас с Дуськой в комнате есть патефон, – встряла окосевшая в конец Груня, – и пластинки есть. Три штуки, – она уставилась на Зезюлина, но тот на откровения многостаночницы внимания не обратил.
– Я им говорю: новая ступень развития, люди водку пить перестали, радио слушают… – продолжал втолковывать он свою мысль Алексею. Тот кивнул в ответ, отвернулся, выдохнул в сторону тонкую струйку дыма и увидел Марину. Все умолкли, Сороковой зашевелил усами и попытался что-то сказать, грузчик поспешно бросил в вазу предпоследнюю виноградину. Марина подошла к столику, остановилась за стулом Алексея и посмотрела на стол.
– А где поросенок? – стол тоже вел себя подозрительно, покачивался, залитая вином и покрытая пятнами скатерть топорщилась, тарелки переползали с места на место.
– Поросенок? Какой поросенок? – Алексей вертел головой во все стороны, чтобы разглядеть Марину, но она не двигалась с места.
– Обыкновенный, жареный, – капризно заявила она, – я есть хочу.
– Я сейчас узнаю, – Алексей привстал, но Марина положила руки ему на плечи и произнесла негромко:
– Не надо, я подожду. Мы же не торопимся?
– Нет, – он снова попытался оглянуться, – как хочешь.
– Тогда давайте выпьем, – резюмировал Сороковой. Он потянулся к графину с водкой, ухватился за него и наполнил все рюмки, оказавшиеся в поле его зрения. Алексей взял одну, обернулся через плечо и подал ее Марине.
– Не надо, – отказалась она, – не сейчас, попозже.
– Хорошо, – летчик вернул рюмку на стол.
Сталевар, Зезюлин и грузчик уже держали свои стопки на весу и только ждали команды. Груня боролась с пробкой, намертво застрявшей в горлышке бутылки. Сороковой вздохнул, поставил свою стопку на стол, отобрал у Пичугиной бутылку и ударом ладони по донышку вышиб из нее пробку.
– Выпьем, – обрадовалась Груня, она схватила свой наполненный бокал, – выпьем за…
– Сегодня праздник, День авиации, – перегнувшись через плечо Алексея, сообщила Марина, – день сталинских соколов. Надо выпить за их здоровье, а также за всю Рабоче-крестьянскую красную армию!
– Точно! За авиацию! – Сороковой первым потянулся к Алексею, следом шел сообразительный Зезюлин, грузчик и Пичугина среагировали с небольшим опозданием. Звон бокалов, небольшая пауза и пустые рюмки вернулись на стол.
– А ты? – Алексей накрыл руку Марины своей ладонью. – Ты почему не пьешь?
– Потом, – отозвалась она, – я хочу сделать тебе подарок.
Она бросила сумочку на свой стул, прислонилась спиной к прохладному мрамору и посмотрела через зал. Там, в гуще табачного дыма, у дальней стены зала маэстро в голубом костюме пел про город у моря.
– Подарок? – удивился Алексей. – Подарок это хорошо. Я люблю подарки, – он расстегнул крючки на вороте гимнастерки и оперся локтем о стол.
– Сейчас, – Марина улыбнулась, не глядя на него, зажмурилась, сосчитала до пяти, оторвалась от колонны и решительно прошла мимо стола и через весь зал зашагала к роялю. Алексей и Сороковой одновременно окликнули ее, но Марина не обернулась. Она обогнула один столик с „настоящими“ стахановцами, потом второй, третий, обошла пальму в кадке и остановилась перед „сценой“. На Марину зашикали, кто-то дернул ее за край накидки.
Марина поправила пелерину, подняла голову и шагнула вперед, к роялю. Все музыканты, как один, дружно уставились на нее, не прекращая при этом играть. Старательно надувавший щеки тромбонист вытаращил глаза и покачал головой, его примеру последовал сосед с саксофоном. Марина неторопливо прошлась мимо оркестра и остановилась неподалеку от рояля. Ее уже заметили, певец глянул мельком в ее сторону и тут же отвернулся.
Ждать оставалось еще полкуплета и припев, Марина отошла в тень у стены, чтобы никого не смущать своим присутствием. Отсюда открывался прекрасный вид на привилегированную половину зала, особенно на столики у окна. Оба все еще были заняты, Марина прищурилась и рассматривала тех, кто сидит за ними. Один – плотный, усатый мужчина с обозначившейся проплешиной на темени – неторопливо жевал и, склонив голову, слушал своего соседа. Тот, достаточно упитанный и тоже с усами, но в темном френче и с залысинами надо лбом, шептал что-то на ухо своему собеседнику. Первый перестал жевать, повернул голову и засмеялся, деликатно прикрыв рот ладонью. Второй усмехнулся, налил себе водки и лихо выпил ее, даже не поморщившись.
„Кажется, это Каганович, – перед глазами в очередной раз ожила картинка из учебника, – и тоже нарком. Чего? Путей сообщения, кажется… Или промышленности… А кто тогда Микоян?“
Ее мысли оборвали аплодисменты. Утесов раскланивался на все три стороны и посылал публике воздушные поцелуи. Потом развернулся, схватился за сердце, потряс головой и нарочито удивленно протер кулаками глаза. Кто-то в зале засмеялся, глядя на выходку маэстро, следом раздался еще один смешок.
– Что же вы спрятались там, голубушка? Выходите, не бойтесь, мы вас не укусим, – Марина не успела сообразить, в чем дело, а певец уже схватил ее за руку неожиданно сильными для представителя творческой профессии пальцами и вытащил на освещенное пространство перед роялем. Утесов оказался ниже Марины на целую голову, но артиста это не смущало. Он заложил руки за спину, обошел вокруг гостьи, остановился перед ней и молитвенно сложил перед собой руки:
