Кем они могли быть? Я облизал губы, радуясь, что сухость во рту исчезла.
— Я пойду туда, — коротко бросил Луг. — Трави трос, остальное как договорились.
Он беззвучно погрузился в испарения. Но его мужеству не сопутствовала и доля успеха. Затаив дыхание, я слышал только доносившиеся редкие неразборчивые шумы от его микрофона. Неожиданно он снова вынырнул передо мной. На этот раз он продвинулся от силы на два метра — объяснил он мне и одновременно Ривину, — но трое из фигур были точно зелеными. При каждом последующем приближении они отходили, причем все копировали его движения.
Последнее замечание Луга показалось мне мало достоверным. Однако, прежде чем я успел возразить, Ривин запросил, не видим ли мы какую-нибудь возможность потеснить чужеземцев поближе к станции, в зону действия сильных телеустановок, чтобы он мог схватить их в видоискатель.
— Отлично! — ответил Лут.
Мы обошли группу странных обитателей планеты, так что они по изображению наших приборов стояли теперь между нами и станцией, и стали наступать на них.
И тут настал тревожный момент, когда трое из фигур выросли из тумана высоко надо мной, став видимыми. Тесно друг подле друга, застыв недвижимо, рукой подать; двое из них, без сомнения, зеленого цвета. Я мог бы поклясться — это был Кой, удвоенный, что ли. В стороне в испарениях растворялись очертания остальных.
Лут жестом показал мне, чтобы я остановился. Он осторожно подвигался к ним ближе. Поколебавшись, предложил им открытую ладонь свободной левой руки. Они вытянули правые руки. Он поднял левую над головой. Тут они все подняли правые руки. Он согнул колени — те тоже присели. Они немо подражали всем его движениям, автоматически точно, как зеркала.
Лут поманил меня. Говорить он был тоже не в состоянии. Он продемонстрировал, как те отступали, как только он приближался к ним.
Таким манером мы шаг за шагом буксировали всю группу к станции, не без труда, так как тех было шестеро, а нам было нелегко одновременно ко всем приближаться в равной степени близко.
Я проклинал туман. Он стеснял наше зрение, но не любознательность. Раздраженно пытался «пронизать» глазами испарения, но различал все хуже. Потом мы почувствовали, что облака чада стали быстро уплотняться. В несколько минут мы были полностью закутаны в матовое одеяло, словно в наших шлемах стекла поменяли на молочные.
Лута вызывал Ривин. До станции не больше ста метров, сказал он. Он выпустил чистый ведущий луч, но мы больше были заняты существами, которых мы потеряли. Мы как можно более систематично обследовали место нашей стоянки. На экране ИР мне бросился в глаза холмик, который поднялся от поверхности на высоту табуретки. Я сориентировал туда Лута. Когда я сам подошел туда, он был уже на месте. Молча он показал рукой вниз. Над грунтом возвышался комель из мутной слизистой массы. Блестящие струи молочной субстанции медленно стекали по нему, увлекая за собой комки твердой консистенции. По бокам то и дело надувались капли, которые затем беззвучно лопались. Можно было хорошо видеть, что образование, распадавшееся здесь, было когда-то зеленого цвета. Туман, как в насмешку, редел… Мы нашли их всех недалеко друг от друга в одинаковом состоянии растворения…
…Позднее, уже в кабине, в присутствии Ривина Луг сказал:
— Кое-что стало хоть яснее: почему первый зеленый, которого я встретил, согнулся словно под тяжестью. Он подражал мне, когда я нес Коя и Тристана. Точно так же, как сейчас они копировали нас. Остальное — почти все — остается непостижимым. Но никто не убедит меня в том, что наша «слепота», когда они погибали, была случайной. Будто кто-то хотел помешать тому, чтобы мы о них узнали что-нибудь. Куда вдруг подевались бури?…
103/ФЕЕмио.2/VIIIа.
Плановый квадрат Л4С/3.
Космический партнер, окончательный текст
по ФЕЕчиф способом Психомат СРС.
Непредвиденные затруднения, о которых известил шестой информационный синтез: интеллект чужеземца во многом недооценивался. Результат съема с интеллигенцметра позволяет сделать вывод, что пришелец-гигант неспособен на контакт с нашей жизненной цепью. Следовательно, синхронизация с вторгшимися, как и прежде, невозможна.
Высшая опасность для жизненной цепи не устранена! Выбросы энергии увеличиваются. Опустошительные разрушения вокруг металлического гиганта. Поля рецепторов разрушены на еще большую глубину.
ЦЕНТРАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ устанавливает в области контакта вплоть до седьмого расстояния большое спокойствие. Все системы нашей жизненной цепи возвращаются в самих себя. Расплавление пришельца — предмет ближайшего решений. Но интеллект парабионтов находится под охраной закона.
Во избежание дальнейших дисгармоний ЦЕНТРАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ сосредоточивает в контактном пространстве скопления энергии. Приращение кинетической энергии предоставит гиганту достаточно времени, чтобы без потерь закончить пребывание в нашей жизненной цепи.
103/ФЕЕмио.2/IX.
Плановый квадрат М9Р/2-5
М. И. Кайет
Сто пятьдесят часов уже минуло.
В разгаре старта Кой прервал привычное молчание:
— Гм… Ривин! Взгляни на это!
— Что-нибудь не так? — отозвался Лут из своего угла. Оттуда он не мог видеть приборы.
— Знаю, — ответил Ривин из глубины своего контурного кресла, — ты имеешь в виду гравиметр и тахометр. Полная диспропорция. Для непрерывной силы тяги мы чересчур быстры, — добавил он громко для Лута, — выглядит скорее как баллистическая кривая, как будто нас выстрелили прямо из пушечного жерла.
— И что дальше?
— Нам не надо ничего предпринимать. Автопилот знает, что нужно. Вычислитель столкнется со странностями. Это твой хлеб, Кой, скоро у тебя будет предостаточно времени прочистить транзисторы. Тристан может помочь.
— Вычислитель… Странности? — спросил Кой после минутного раздумья.
— Ладно, — ответил Ривин миролюбиво, — я даже не могу винить тебя. Это вычислительный агрегат. — Ривин готовился выверять совпадение штрихового креста главного экрана с точкой, в которой наша станция находилась свыше ста тридцати часов. — В противном случае ты имеешь возможность обогатить теорию относительности на один вариант, — добавил он, но его внимание было больше сосредоточено на уровне, который не поддавался регулировке. — Как экзальтированная дева! — выругался он.
— Этого Кой не заслужил. — Тристан решил, что друга надо защитить.
— Тихо! — прогремел Ривин, он заметно разволновался. Наступившее молчание было данью неловкости.
«Сто тридцать часов, — думал я, — только сто тридцать!» Линии градусной сетки перечеркивали ландшафт, который так искусно замаскировался от нас в своей неприступности. Сейчас, на расстоянии, он мне вдруг представился на удивление близким, понятным.
