На пристани и в прилегающих улицах тоже смешение языков, тот же нестройный, разноголосый шум толпы, в котором порой прорываются то звуки тамбурина уличной танцовщицы, то писк деревянной дудочки очарователя змей. Оригинальная пестрота одежд, порой странное смешение европейского костюма с туземным, порой отсутствие всего, что могло бы служить для прикрытия наготы, и притом — кольца, жемчужные ожерелья, массивные, сверкающие цепи, тяжелые браслеты на руках и ногах — все это, ярко освещенное жгучим тропическим солнцем, как-то особенно весело, точно по-праздничному, сиявшим с высоты безоблачного бирюзового неба, бросалось в глаза, ослепляло взор, точно бесконечная волшебная феерия из "Тысячи и одной ночи".
Не только Андрей Иванович, для которого эта картина имела прелесть новизны, но и сам Авдей Макарович, уже побывавший и поживший в этих местах, чувствовал себя ошеломленным.
— Да, батенька, — сказал он, вздыхая от полноты души, — к этой фантасмагории не скоро присмотришься! Это — сущий калейдоскоп, который при каждом повороте дает все новые и новые узоры. Знаете, в первый мой приезд я чувствовал себя здесь до того подавленным новизной и силой впечатлений, что не раз пожалел о нашей серенькой северной природе, которая, со своим мирным, спокойным, задумчивым характером, как будто нарочно для того и придумана, чтобы успокаивать расходившиеся нервы. К концу моего пребывания здесь я заболел настоящей ностальгией, потеряв сон и аппетит и дошел даже до галлюцинаций… Право! Представьте себе: и днем, и ночью мне все виделись влажные березовые аллеи, слышался трепетный шум осиновых листочков! И такая, знаете, тоска меня обуяла, что в один прекрасный день я наскоро уложил свои пожитки и, как сумасшедший, прискакал на пароход, отходивший в Европу. И, знаете, когда я окончательно излечился от своей болезни? Когда, заслушавшись шелеста листьев, я заснул у себя в саду, на скамье, под тенью березы! Да-с, именно тогда, я это очень хорошо помню: я проснулся свежим и бодрым, и всю мою болезнь, все мои нервы — как рукой сняло.
Не будем следить шаг за шагом за путевыми приключениями наших героев, так как нас интересует собственно не путешествие их по Индии, а та цель, которой они намеревались достигнуть посредством этого путешествия.
Поэтому мы не будем здесь рассказывать, как в Hotel Oriental наши путешественники были поражены костюмом и манерами сингалезской прислуги в гостинице, как с удивлением рассматривали они на прислуживающих им лакеях их высокие дамские прически, короткие европейские жакетки, босые ноги и короткие покрывала, обернутые вокруг бедер взамен панталон. Впоследствии они убедились, что в подобном же смешанном костюме, отличающемся только ценностью материала и украшениями из золота и дорогих камней, щеголяли многие "бабу", т. е. туземные коммерсанты и землевладельцы.
Не будем также рассказывать, как благодаря настояниям Авдея Макаровича, желавшего повидать своих старых знакомых, Андрей Иванович сопутствовал ему в его коротких поездках в буддийские монастыри, лежащие в недалеком расстоянии от Пуант-де-Галля, — тем более, что в этих путешествиях Андрей Иванович нашел слишком мало интересного, так как все эти bud-templer и монастыри были недавней постройки и большей частью имели над дверями, подобно лавочкам, английские надписи с обозначением года постройки, название монастыря и даже имени настоятеля, которому при этом непременно придавался титул reverend[32]. Сами эти бритые реверенды, со своими круглыми головами, лишенными всякого признака растительности, с грубыми, одутловатыми от постоянного спанья лицами, в своих желтых чиварах, опоясанных веревкой, со своими босыми ногами, до крайности напоминали толстых, ленивых и грязных монахов какого-нибудь глухого итальянского монастыря.
Невежественность их относительно всего, что хоть сколько-нибудь выходило за пределы их узкого монастырского мирка, была одинакова с их европейскими собратьями, которым, по всей вероятности, они послужили прототипом. Едва понимая даже те немногие молитвы, какие входят в круг их ежедневного обрядового ритуала, и большей частью совсем не понимая своих священных книг, писанных на древнем языке пали, они беспомощно таращили глаза на предъявленные им снимки с алюминиевых таблиц и, качая бритыми головами, советовали обратиться к тем английским джентльменам в Калькутте, которые все знают и у которых сингалезская молодежь выучивается всем существующим на свете наукам.
Ввиду этого последнего обстоятельства Андрей Иванович положительно высказался за скорейший отъезд в Коломбо для отыскания Рами Сагиба, через которого можно будет добраться до рекомендованного Грешамом ученого пундита, Нарайяна Гаутамы Суами. На этого Нарайяна Андрей Иванович возлагал большие надежды и, как оказалось впоследствии, совершенно правильно.
Так как Авдей Макарович не нашел ничего такого, что могло бы его задержать в Пуант-де-Галле, то поэтому скоро почтовая кери, запряженная парою белых, довольно бойких бычков, в сопровождении двухколесной банды, нагруженной дорожным багажом, унесли обоих приятелей в Коломбо, по прекрасной тенистой аллее, вдоль которой пролегала почтовая дорога.
Со стороны Пуант-де-Галля Коломбо имеет довольно неприглядный вид. После цветущих деревенек и маленьких красивеньких городков, беспрестанно встречавшихся по обеим сторонам дороги, въезд в узкие, красивые улицы предместья Коломбо, Калпетти, не произвел на наших путешественников особенно приятного впечатления. Далее, почти в самом центре города, широкая полоса пустынного берега, раскинувшаяся перед окнами гостиницы, в которой они остановились, и темные стены форта, загораживающие вид на остальную, более красивую часть города, тоже не были в состоянии рассеять тоскливое чувство, навеянное первоначальными впечатлениями. Поэтому неудивительно, что тотчас же по приезде в город наши путешественники поспешили навести справки о Рами Сагибе.
— Рами Сагиб? — спросил, поднимая брови, рыжий и веснусчатый англичанин, заведующий справочным бюро, — Сагиб-Рами? Такого не знаю. Да такого и быть не может. Рами-Сагиб!.. Слишком много чести для Рами, джентльмены. Мы с вами, например, по праву можем пользоваться этим титулом, потому, что мы — европейцы, но для черного джентльмена вполне достаточно, если его назовут "бабу". Может быть, джентльмены, вам нужно Бабу Рами? Такой действительно есть: он живет в своем поместье Рамуни, в двенадцати милях отсюда по дороге в Кэнди.
— Но у нас письмо из Англии к Рами Сагибу, — возразил Андрей Иванович.
