Охота была не главным способом добычи пищи, охотники импровизировали на ходу, по мере отдаления или приближения к сетям-ловушкам, на которые племя полагалось как на основные источники пропитания. Возле одной из них они подобрали Шэма, который уже начинал бредить от голода и истощения.
Он уже привык к пряностям, которые его спасители добавляли в еду, к вкусу вяленой на открытом воздухе кротятины, которой они вернули его к жизни. Одет он был в свои старые вещи, — точнее, те из них, которые еще были годны для носки и не падали с него на ходу, — вперемешку с меховыми и кожаными одеждами баяджиров.
Какой-то человек, лишь немногим старше самого Шэма, подошел к нему сзади. Как его там зовут, Стоффер или еще как-то? Он был одним из немногих, кто уже знал несколько слов на рельсокреольском и жаждал выучить больше. Кое с кем из баяджиров Шэм мог вести спотыкливый разговор на примитивной смеси языков.
Шэм знал, что его спешка начинает их раздражать.
— Так… — сказал он. — Когда? Когда Манихики?
Молодой человек пожал плечами. Шэм даже не знал наверняка, туда они идут или в другое место.
Баяджиры спасли ему жизнь, это несомненно. И он знал, что у него нет никаких причин и никакого права ожидать, что ради него они станут нарушать ритм собственной жизни. Однако он ничего не мог поделать со своей тревогой и нетерпением и продолжал спрашивать. Насколько он понимал, кочевые маршруты приводили скитальцев в разные торговые точки на их пути, где они могли его оставить. В основном это были совсем крохотные торговые деревушки и изолированные общины охотников, разбросанные по рельсоморью. А то и пиратские города. Что ж, это интересно. Куда бы они ни поехали, ему все будет интересно. И все же иногда дела приводили их в более крупные города — в том числе в Манихики.
Но пока ценой всех приставаний и уговоров Шэм добился лишь одного — баяджиры, похоже, решили зайти на Манихики немного раньше, чем планировали. Конечно, для него это будет небезопасно, но другого шанса найти дорогу домой или последовать за Шроаками у него все равно нет. А пока ему оставалось лишь утешать себя двумя обстоятельствами: первое, тем, что с ними он едет куда быстрей, чем ехал бы без них; второе, тем, что он жив.
Шэм пробовал обучиться ходить под парусом. Он очень тревожился из-за Деро и Кальдеры. Флот наверняка охотится на них. И он успокаивал себя тем, что если где-либо на просторах рельсоморья есть люди, способные ускользнуть от всемогущего врага, то это именно Деро и Кальдера Шроаки. При мысли об этом он улыбался.
Размышляя об этой странной семейке, он кое-что придумал. Шэм рассказал своим спасителям все, что мог, из своей истории. Кажется, они не слишком удивились. Это, в свою очередь, удивило его. Может, для них это привычное дело — подбирать всяких отщепенцев и разыгрывать гостеприимных хозяев для заблудившихся путников?
И тут он кое-что вспомнил. Рассказ Кальдеры на заваленной утилем кухне о подготовке родителей к последнему путешествию, об их исследованиях. Они ведь были рельсологами. И свою последнюю поездку разрабатывали детально. В том числе провели немало времени с кочевниками, изучая их техники рельсоходства.
— Шроаки? — спрашивал он настойчиво. — Знать их? Шроаки? На поезде?
— Шрууд? — переспрашивали друг у друга баяджиры. — Шотт? Шратт?
— Шроак! — А. Один или двое что-то вспомнили.
— Давно назад, — сказал один. — Рельсы учить.
— О чем они вас расспрашивали? — спросил Шэм. Новый виток переговоров.
— Небо, — сказали они наконец. Небо? — Истории. Про… — Бур-бур-бур, баяджиры подбирали нужное слово. — Беречься, — сказал кто-то один. — Ангелы злые.
«Точно», — подумал Шэм беспокойно. Снова шушуканье.
— Плакать, — сказал один баяджир. — Вечно плакать. — Да, он уже слышал такое раньше. Беречься от слез. «Как ни крути, — подумал Шэм, — на рай это мало похоже».
Почти каждый вечер баяджиры той группы, что подобрала Шэма, находили место, где пути образовывали почти полный круг, ставили свои экипажи, как могли, носом друг к другу, и разводили костер в центре, прямо на земле. Готовили еду, обсуждали последние события. Подпускали к костру полудиких собак, что мигрировали и охотились вместе с ними.
Шэм как гость — поначалу желанный, но в последнее время все более и более утомительный, как ему казалось, — получал лучшие куски. В другое время он был бы заворожен этой жизнью, ее спецификой; он выучился бы охотиться с удочкой, ловить сетями удирающих жуков, петь песни, играть в кости, выучил бы крики, которыми подзывали охотничьих птиц. Но он попал к этим людям в самое неудачное время. По утрам он вскакивал и устремлял взгляд на горизонт, мимо кротовьих холмов, термитных гор, и даже залежи утиля не в силах были привлечь его внимание.
Когда баяджиры Шэма увидели паруса своих родичей, они изменили курс и пошли им навстречу. Он чуть не плакал с досады, пока они сдвигали экипажи, разводили костры и садились за общий ужин, оживленно обмениваясь новостями и сплетнями, которые то один, то другой энтузиаст шепотом переводил Шэму.
— О, говорят, такой-то умер, его ел муравьиный лев. — Пауза, заполненная бормотанием. — Эти нашли место для охоты, говорят, хорошее, надо пойти. — «О, дьявол, только не это», — думал Шэм. — Они хотеть знать, кто ты. Как мы тебя находит. — Баяджиры рассказали историю про Шроаков, и пиратов, и Шэма, и флот.
В ту ночь прыжков с экипажа на экипаж было больше обычного. Шэм удивился и смутился, когда к нему стала проявлять открытый интерес девушка-баяджирка одного с ним возраста. Он покраснел, застеснялся и сбежал от нее в постель, где долго и безуспешно пытался заснуть. «В другой раз», — подумал он снова, о, если бы ему только суждено было случиться, этому другому разу.
Наутро, сказав все речи, какие полагалось говорить в таких случаях, две группы расстались — частично поменявшись участниками, как понял Шэм. Пирушка и все, что за ней последовало, заняла не более полусуток. Но, когда дня через два они увидели стремительно приближающиеся паруса, он едва не зарыдал с расстройства.
Однако на этот раз предстояло обойтись без отдыха, болтовни и праздничного ужина. Вновь прибывшие дули в тревожные горны и размахивали флагами. Когда они подошли совсем близко, Шэм увидел, что их лица выражают горе и ярость. Они размахивали флагами и тыкали пальцами. Прямо в Шэма.
Его спасители пробовали объяснить. Кто-то где-то совершил нападение на что-то, очень дорогое баяджирам. В каком-то месте, где они охотились и собирали урожай. Нападение было не случайным. И оно имело какое-то отношение к Шэму.
