Бедекер повертел угощение в руках.
– Это что?
– Кусок корня, – спокойно объяснил старик.
Бедекер послушно сунул горьковатый корень в рот.
– Только не жуй и не соси, – предупредил индеец, пристроив солидный ломоть за щеку, словно кусок жевательного табака.
– Глотать тоже нельзя, – добавил старик.
Бедекер с минуту молчал, подставив лицо и руки под жаркие лучи солнца.
– Для чего это? – не выдержал он.
Старик в очередной раз пожал плечами.
– Утоляет жажду. Мои запасы воды иссякли, а путь до колонки неблизкий.
– Можно задать вопрос?
Индеец отрезал еще корня и кивнул.
– У меня есть друг, – начал Бедекер, – которого я искренне люблю и считаю мудрым человеком. Так вот, мой друг верит в богатство и тайну вселенной, но не верит в сверхъестественное.
Выждав, Сладкое Снадобье спросил:
– И в чем вопрос?
Бедекер почесал обгоревший лоб и вдруг вспомнил о Скотте.
– Просто хочу знать ваше мнение.
Индеец сунул за вторую щеку два куска корня и медленно, отчетливо проговорил:
– Твой друг – мудрый человек.
Бедекер прищурился. То ли от голода, то ли от недосыпа ему мерещилось, будто воздух между ним и старым шайенном светится и дрожит, точно знойное марево над автострадой.
– Вы тоже не верите в сверхъестественное?
Роберт Сладкое Снадобье посмотрел на восток: на краю равнины солнце ярко отражалось в окне или лобовом стекле автомобиля.
– Ты ученее меня, Бедекер. Скажи, если природа есть вселенная, сколько мы знаем о ней? Один процент?
– Даже меньше.
– Процент от процента?
– Примерно, – откликнулся Бедекер и сразу усомнился в своих словах. Во вселенной не все так бесконечно сложно. Одна десятитысячная бесконечного множества все так же составляет бесконечное множество. Но что-то глубоко внутри подсказывало: даже ограничившись фундаментальными законами физики, человечество не разглядело и одной десятитысячной всех перспектив и возможностей.
– Хотя нет, еще меньше, – решил в итоге Бедекер.
Сладкое Снадобье убрал нож и поднял руки, растопырив пальцы наподобие лепестков.
– Твой друг – мудрый человек, – повторил он и попросил: – Бедекер, помоги встать.
Тот поднялся, обхватил старика за плечи и резко рванул на себя, предвкушая солидный вес, но Роберт Сладкое Снадобье оказался легче перышка и без всяких усилий вскочил на ноги. От неожиданности Бедекер едва не упал. Индеец держал его мертвой хваткой, до боли в запястьях. Не вцепись мужчины друг в дружку, воспарили бы над прериями Южной Дакоты, точно наполненные гелием шарики.
Напоследок стиснув ему руки, старик разжал пальцы.
– Удачного восхождения, Бедекер. Я, пожалуй, спущусь за водой, а заодно наведаюсь в их вонючий клозет. Терпеть не могу корячиться в кустиках, да и неприлично это.
Роберт Сладкое Снадобье прихватил пластиковую бутыль в три галлона и шаркающей клоунской походкой неспешно двинулся вниз, но напоследок обернулся и крикнул:
– Найдешь глубокую, очень глубокую пещеру, непременно скажи мне на обратном пути.
Бедекер кивнул, провожая старика взглядом, и только потом сообразил, что забыл попрощаться.
* * *
Подъем на вершину занял ровно сорок пять минут. Бедекер ни капли не устал. Пещеру он не обнаружил.
С высоты открывался поистине восхитительный вид. На юге вырастали холмы Блэк-Хиллс, кое-где над поросшими лесом возвышенностями возвышались снежные шапки гор. Над головой с запада на восток тянулись кучевые облака, похожие на стада овец, которых они с Мэгги наблюдали на плато Анкомпагре. На севере простирались зелено-бурые поля, сливаясь с дымкой на горизонте.
Устроившись на импровизированной скамье из двух валунов с лежащим поперек бревном, Бедекер закрыл глаза, ощущая, как солнечные лучи ласкают веки. Приятное чувство легкости в желудке разлилось по телу. Сознание на миг погрузилось в вакуум: ни планов, ни мыслей, ни желаний – ничего. Даже пышущее жаром солнце словно отдалилось, а потом и вовсе погасло.
Бедекер спал и видел сон.
Отец снова учит его плавать, но не на озере Мичиган, а на вершине Медвежьей горы. С небес льется странный мягкий свет насыщенного оттенка, точь-в-точь как молния в знойную летнюю ночь, осветившая кинозрителей в парке Глен-Оук. Тогда время будто застыло в немой вспышке стробоскопического света.
Озера на Медвежьей горе нет, но сам воздух обступает и колышется, как вода. Отец поддерживает его одной рукой под грудь, второй – под ноги и повторяет:
– Главное расслабиться. Не бойся окунуть голову. Просто задержи дыхание и вперед. Если не получится, я рядом.
Бедекер послушно опускает голову, но прежде успевает пристально взглянуть на отца, его родное, до боли знакомое лицо с морщинками вокруг рта, темными глазами и густой черной шевелюрой, что не передалась сыну по наследству, и легкой полуулыбкой, сыну доставшейся. Смотрит на мешковатые отцовские плавки, загорелые до плеч руки, намечающееся брюшко, бледную грудь, начавшую западать с возрастом. Бедекер послушно опускает голову, но прежде, как и в первый раз, успевает уткнуться в отцовскую шею, вдохнуть запах мыла и табака, ощутить пробивающуюся щетину, и вдруг делает то, чего не сделал тогда, – крепко обнимает отца, прижимаясь щека к щеке, и чувствует ответные объятия.
Потом наконец опускает голову, задерживает дыхание, вытягивает ноги, расставляет руки… и плывет.
– Скажи, как просто? – улыбается отец. – Продолжай. Если что, я на подхвате.
Бедекер заплывает все выше, поднимаясь над поросшей соснами горой, потоки свободно несут его вверх, а когда оборачивается, отца уже нет.
Бедекер набирает побольше воздуха и уверенными взмахами рассекает воздух. Чем выше, тем потоки теплее. Не мешкая, он проплывает между плоскобрюхих облаков, поднимаясь все выше, пока гора не превращается в темную точку, неразличимую на фоне бесконечных лесов, полей, рек и скалистых хребтов. Течение становится сильнее, потоки прохладнее, но Бедекер без усилий движется в плотном воздухе. Насыщенный свет озаряет все вокруг. С юга на восток тянется плавная линия горизонта, обзор чист и светел.
На стартовой площадке виднеется шаттл. Пусковые башни уже убраны, впереди синеет Атлантический океан. Люди на скамьях у высокого белого здания разом встают и воздевают руки, из сопла ракеты вырывается ослепительное пламя, она медленно поднимается ввысь, а потом резко набирает скорость, точно гигантская белая стрела, пущенная из земного лука, оставляя за собой двойной след светлого дыма. Бедекер наблюдает, как корабль постепенно исчезает за кромкой моря, а после видит в толпе зевак Скотта – ладони сжаты в кулаки, губы в унисон тысячам других шепчут молитву, чтобы оберегала белый челнок на пути к звездам. В глазах стоят слезы радости.
