Их волокли к телегам с огромными деревянными колесами, каждого в свою. Каждый должен был умереть в одиночку.
На приговоренных надели высокие шутовские колпаки, а между связанными руками воткнули по толстой свече высотой почти в рост человека, и скорбная процессия тронулась.
Антона неприятно поразило настроение толпящихся по обочинам людей. Равнодушных среди них не было. Одни смотрели с явным предвкушением зрелища, заранее оживленно смакуя детали, другие-с неприкрытой злобой. Когда в них начали швырять яйца, помидоры, камни и просто всякий мусор, Волобуев не выдержал и прокричал:
— За что вы меня мучаете? Вам-то я не сделал ничего плохого.
Чем вызвал взрыв здорового хохота.
— Перестань, Волобуй! — Докричался до него спецназовец. — Не порть людям праздник.
За эти слова он удостоился тычка палкой под ребра.
— Не порть товар, — сказал он Свирию, — а то голубые обидятся.
Палач ухмыльнулся:
— Это точно. Тебя будут драть даже псы!
— Откуда у вас псы? Вы же их всех поели.
— Для тебя, умник, я разорюсь и куплю одного кобеля.
— Зачем же тратиться? Ты сам пес смердячий!
Свирий побледнел от злости и тыкал его под ребра снова и снова.
Наконец телеги нехотя вырулили на Площадь Негодяев. Их приветствовали сотни воплей, площадь была запружена народом, возницы были вынуждены притормозить.
Раздавая кнутовищем удары направо и налево, мрачный эскорт пробивался к возвышающемуся в центре эшафоту. Внезапно спецназовец увидел в толпе Машу.
Видение длилось всего мгновение, и девушка была почти сразу заслонена ревущей толпой, но Антон успел заметить, что девушка повязала платок по-вдовьи. Из-под него виделись только глаза, наполненные неизбывной печалью.
Телеги пробились к эшафоту, и приговоренных грубо сбросили с них. По двое стражников подхватили их под руки и почти бегом припустили к помосту, где уже разминался, поигрывал мускулами палач, голый по пояс, в красной маске.
На помосте возвышалась виселица, специально укрепленная для Волобуева, рядом стоял укутанный проводами саркофаг, открытый, изнутри которого неслась несусветная вонь. "Калваллский гроб"! Его не проведешь как электрический стул, не отключишь сознание. Он выжигает нутро под ноль.
Пока их тащили по лестнице, толпа ревела, не переставая, но едва они оказались наверху, наступила тишина. Спецназовец увидел умиротворенные, даже печальные, лица.
С краю площади имелось возвышение с двумя креслами, в которых восседали Фонарщик и Кристина Мора. Чуть сзади стояли Каин и Инга. Вельможные зрители продолжали опасаться даже связанных бунтовщиков, и были окружены охраной в блестящих кирасах и с оголенными мечами.
Наместник махнул рукой, после чего на эшафот медленно поднялся жрец.
— Снимите с приговоренных эти колпаки, — велел старик сварливым голосом. — Свечи оставьте.
— Засунь их себе в… — огрызнулся Волобуев.
Жрец осуждающе качнул благообразной седой головой.
— Господа, — начал он проникновенным голосом. — Мы собрались здесь, чтобы покарать злодеев и сторицей воздать за их преступления против монаршей власти, данной нам Великим Мазой. Вот имена этих злыдней, от содеянного которыми стынет в жилах кровь, и которые будут навеки проклинаться в нашем славном городе. Первого злыдня зовут… — Он заглянул в широкий пергамент, картинно держа руку на отлете. — Первого зовут Волобуев, по прозвищу Длинный Хрен.
В толпе захохотали.
— Однако, нехорошее у вас прозвище, сын мой, — заметил священнослужитель.
— А что, Короткий Хрен было бы лучше? — Возразил силач.
Хохот в толпе стал громче.
— Призываю собравшихся к тишине! — Провозгласил жрец неожиданно окрепшим голосом. — Ибо по закону Святого Мазы я буду вынужден заново зачитать приговор. А вы, любезный, ведите себя пристойно, ибо вскоре предстанете перед Богом.
— Я не тороплюсь.
Антон вновь увидел в толпе Машу, напирающий народ периодически оттеснял ее, но девушка упорно выбиралась вперед.
Новое открытие отвлекло его. Наравне с девушкой к эшафоту пробивались верткие парни, закутанные в пыльные плащи. Один из них приподнял лицо, и спецназовец разглядел, что это не человек.
Мегалаков было немного, не более десятка, и шансов они не имели, их бы быстро перебила стража, в два ряда застывшая у эшафота во главе со Свирием. Среди мегалаков неожиданно мелькнуло лицо Юфа, и Антон напрягся.
— Имя второго злыдня, да будет проклято оно в веках — Антон, — продолжил тем временем кардинал. — Полковник космического спецназа, оперативное имя — Геро.
Имеет так же прозвища — Огненный Серп, Свинцовый Грайвер, Унган, Песчаный Барс, Садовник, Ледокол…
Это все Мора наболтал, понял Антон. От мыслей его отвлек неожиданно возникший шум. Толпа заволновалась.
— Прекратите шум! Теперь я поневоле вынужден вернуться к началу документа, — прокаркал жрец, и Антон с ним согласился, время ему было нужно позарез.
Киборг был силен, гораздо сильнее обычного человек, но цепи разрывать еще не научился. И тут он вспомнил одну вещь, о которой никто знать не мог, даже негодяй Мора.
А не мог он этого знать по той причине, что это были воспоминания настоящего Антона Воронина. В шеренге таких же отъявленных героев он стоял на палубе авианосца, за панорамным иллюминатором неподвижно висел диск планеты, атмосфера которого испещряли бесчисленные трассеры и вспышки, и куда им следовало окунуться с головой.
Перед строем стоял целый полковник, старый пер, с перекошенным решимостью отправить всех на убой лицом и настоятельно внушал им:
— В гипофиз каждого из вас вшита специальная ампула. Она достаточно хрупка, чтобы вы могли мысленным усилием «раздавить» ее, после чего в вашу кровь поступит столько адреналина, что она закипит, а ваши мускулы разовьют такую мощь, что не выдержит даже сталь. Но сам ваш организм может выдержать такое перенапряжение только раз в жизни. Так что вам самим решать, когда наступит этот решающий момент.
Раньше Антон как-то не задумывался, что означает "мысленно раздавить", повода не было и особой нужды. Теперь же повод был, возникла проблема в реализации.
Он представлял внутри своего мозга маленькую скользкую ампулу, брал ее в руки, ломал, но каждый раз пробуя связанные руки, убеждался, что ничего не изменилось и сверхспособностями он обладать не начал.
— О, да я зачитал не весь список, — с этими словами жрец доразвернул сложенный пергамент. — Прозвища лихоимца также — Драконобой, Бетельгейзский Волк, Гроза Периферии, Большой Бур и прочая и прочая.
