- Что с ними будет? Куда их увезли? - едва сдерживая себя, спросила она управляющего.
- Туда, куда обычно увозят в таких случаях, - ответил спокойно тот и пояснил: - В спецгруппы. Детей же отдадут в питомник.
- А что будет со мною?
- Насчет вас я не получал никаких указаний, - вежливо ответил управляющий. - Ждите приезда хозяина.
Еще через день на задний двор вынесли содержимое книжных шкафов библиотеки. Книги вывалили на землю, облили бензином и подожгли. Глядя на это варварство, Мария ощутила, как недобрые предчувствия сжимают ей грудь.
- Ваш прежний хозяин слишком много читал и слишком много говорил, заметил управляющий, наблюдая, как огонь пожирает бумагу. - Если бы он говорил поменьше... - добавил он, но тут же осекся.
- Вы принадлежите к высшему классу? - спросила Мария.
- Нет! Я принадлежу к среднему, но какое это имеет значение? Я честно и преданно служу своему хозяину, и он ценит это довольно высоко.
- Вам не жалко их?
- Ваших подруг? При чем тут жалко или не жалко? Я получил в отношении их точные инструкции и выполнил волю хозяина. - Он повернулся и зашагал прочь.
Мария вернулась к себе в спальню и закрылась на ключ. Пошарив под матрацем, она вытащила книгу. Это была "Анна Каренина". Теперь, читая ее, она почти понимала, что хотел сказать автор романа.
Через три месяца, как и обещал, приехал Генрих. Вместе с ним прибыла и Ирина. Мария, увидев свою бывшую подругу, невольно сделала движение, чтобы броситься к ней, но та смерила ее холодным взглядом и молча пошла вслед за Генрихом вверх по лестнице на второй этаж, в апартаменты Александра.
Большой дом замер. Слуги, привыкшие к мягкому и доброму нраву прежнего хозяина, почувствовали близость перемен. Вскоре они наступили. Через два дня больше половины слуг были отправлены на заводы к конвейерам. Дворецкий тоже исчез. Вместо него появился новый, молодой, служивший ранее камердинером нового хозяина.
Про Марию как будто забыли. Она старалась как можно реже выходить из своей комнаты. Обедала она теперь вместе со слугами. После изысканной еды пища, которую ей теперь давали, не лезла в горло. Слуги тоже жаловались, что кормить стали значительно хуже. Два раза Мария мельком видела Ирину, но та делала вид, что не замечает ее.
Как-то вечером, после ужина, Мария сидела в своей спальне и читали "Анну Каренину" - единственную книгу, которая осталась у нее, а наверное, и во всем доме. В дверь тихо постучали. Мария быстро спрятала под матрац книгу и пошла открывать. На пороге стоял негр Джим. Его толстое бабье лицо, сморщенное и лишенное растительности, на этот раз выражало тревогу.
- Госпожа, - испуганным шепотом проговорил он, - приготовьтесь. Сейчас к вам придет хозяин, - Он поклонился и, не говоря больше ни слова, пятясь, исчез в полумраке коридора.
Испытывая тревогу, Мария подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Заплакал малыш. То ли страх матери передался и ему, то ли пришло время кормления. Она взяла его из кроватки и стала кормить. Малыш зачмокал и успокоился. Утолив первый голод, он откинул головку, посмотрел на мать и загудел своим беззубым, перепачканным молоком ртом.
Дверь отворилась, и вошел Генрих. Мария встала и склонилась в поклоне.
Генрих некоторое время молчал, рассматривая мать и малыша. Потом сделал знак, чтобы она села.
- Как назвали? - спросил он, глядя на ребенка.
- Генрихом, - ответила Мария. Это была ложь. Ребенка хотели назвать Александром, но инстинкт матери сработал мгновенно. Сейчас она не думала о погибшем отце. Страх за сына, судьба которого в руках этого человека, жестокого, как она знала, заслонил все. Сердце ее бешено колотилось.
Генрих был явно удивлен.
- Вот как? Не думал, что мой братец... - он не договорил, спохватившись, что может сказать лишнее.
Сытый малыш был настроен весело. Он бил ручками по груди матери, затем повернул лицо к незнакомому человеку и, вместо того чтобы заплакать, вдруг улыбнулся.
Генрих протянул руки и взял малыша. Мария замерла, но тот вел себя спокойно, доверчиво смотря в лицо взявшего его на руки человека. Это явно понравилось Генриху, и он даже улыбнулся.
- Да! - решительно произнес он. - Наша кровь. Кровь Заманских.
Он взглянул на Марию, как бы спрашивая ее разрешения, и положил малыша в кроватку. Затем задумчиво заходил по комнате из угла в угол. Он о чем-то размышлял, хотя, видимо, решение уже было принято, обдумывались детали. Затем подошел вплотную к Марин и пристально стал ее рассматривать. Удовлетворившись осмотром, он еще раз прошелся по комнате и остановился, внимательно смотря на женщину.
- Я, к сожалению, не имею детей, - произнес он наконец. - И, вероятно, уже никогда иметь их не буду. - Он замолчал, как бы ожидая, что на это ответит Мария, но та не могла произнести от волнения ни слова. Видя, что она молчит, Генрих продолжал: - Я решил усыновить ребенка моего брата. Хотя у нас разные матери, но отец один, и я не хочу, чтобы наш славный род, сделавший так много для государства, вымер. После моей смерти он, Генрих Второй, наследует все мое имущество и власть, которую я имею. Я сам его воспитаю. Пусть он рожден был моим братом, но по духу он будет моим сыном.
Решив, что он все сказал, Генрих выжидательно посмотрел на Марию и протянул ей руку. Мария опустилась на колени и поцеловала ее.
- Сколько тебе лет? - осведомился новый хозяин, взяв ее за подбородок. Ее лицо было на уровне его живота. Мария почувствовала, как от него исходит густой неприятный запах.
- Зимою исполнится восемнадцать, - прошептала она.
- Ну хорошо! - он еще раз бросил взгляд на детскую кроватку и вышел.
Есть теперь Марию звали наверх. За столом они сидели втроем. Ирина по-прежнему не обращала внимания на свою бывшую подругу. Генрих же, напротив, все чаще и чаще бросал на нее взгляды. Обычно за столом не велось разговоров. Ели молча. Прислуживали три лакея в белых смокингах и таких же белых перчатках. Голые черепа их были прикрыты завитыми париками. При Александре было все иначе. За столом велся оживленный разговор. Обслуживали себя сами, без лакеев. Да и стол был иной. Теперь утром они ели овсянку. В обед обычно подавался жидкий бульон с сухариками, а на ужин - неизменный творог. Генрих всякий раз подчеркивал свой спартанский образ жизни.
- Умеренность в еде, - поучал он, - основа здоровья и нравственности.
Еде предшествовала молитва.
Мария испытывала постоянное чувство голода. Она стала после этих трапез забегать на кухню, где кухарка давала ей еще порцию оставшегося супа. Все это делалось в тайне. Так как, не дай бог, если бы об этом узнал хозяин, для них бы это плохо кончилось. Мария чувствовала, что, если она не будет есть больше, у нее пропадет молоко. За столом она украдкой наблюдала за Ириной. Та вяло ковыряла ложкой в твороге. Несмотря на скудость еды, она явно не чувствовала голода и не спала с тела. Секрет скоро раскрылся. Один раз она столкнулась с Ириной незадолго до ужина в коридоре лицом к лицу и почувствовала запах ветчины. Та поняла, что ее секрет раскрыт, и решила себя обезопасить, приобщить подругу к своему "преступлению". Она поманила ее за собой в свою комнату. Закрыв дверь, вытащила из тумбочки сверток.
