— А что за выступ под килем? — спросил Заостровцев. — Какая-то коробка.
— Обтекатель, — ответил старший. — Он прикрывает базу приемников шумопеленгаторной станции.
И они заговорили о том, как сложно происходило преобразование звуковых колебаний в электрические на этих примитивных станциях, — до того сложно, что требовался специально обученный матрос-акустик для классификации принимаемых шумов.
Заостровцев замолчал столь же неожиданно, как и вступил в разговор. Он прикрыл глаза красноватыми веками и словно бы заснул… «Все-таки странности у него остались», — подумал Новиков.
— Ну что ж, спасибо вам, — сказал он старшему. — Было очень интересно. Сейчас вы будете поднимать ее в судовой док?
— Нет. Пусть еще немного прополощется.
— Тогда, если не возражаете, мы поплаваем вокруг субмарины. Посмотрим поближе.
— Она сейчас в сильном магнитном поле. — Старший взглянул на приборы. — Впрочем, напряженность можно уменьшить до санитарной нормы… Ладно. Только попрошу не больше сорока минут.
Он проводил гостей на водолазную площадку. Новиков, Маврикий и Витька живо натянули гидрокостюмы. Заостровцев стоял в нерешительности, сонно моргал.
— Ты не пойдешь? — спросил Новиков.
— Не хочется.
Трое один за другим спустились по отвесному трапу и скрылись под водой. Заостровцев проводил их взглядом, потом вдруг спросил у старшего:
— У этих приемников — какая полоса пропускаемости частот?
— Если не ошибаюсь, от двухсот до восьми тысяч герц. А что?
— Просто так, — сказал Заостровцев. И, помедлив немного, добавил: — Пожалуй, пойду и я… Давно не нырял.
Субмарина висела в зеленой воде между днищем спасательного судна и грунтом. Вблизи ее корпус оказался весь в подтеках ржавчины. Сквозь прозрачную пленку пластыря темнели рваные пробоины. Рубка была разворочена взрывом.
Новиков подплыл к рубке, заглянул сверху в круглый провал люка. На дне этого черного колодца что-то смутно белело. Новикову стало жутковато. Он огляделся. Куда Витька исчез? И Маврикия не видно… Он позвал их, но не услышал ответа. Сильными гребками поплыл вдоль лодки к корме и тут увидел под собой и Маврикия, и Витьку. Витька держался обеими руками за баллер руля. Новиков окликнул его и тотчас услышал:
— Я здесь.
— Почему ты раньше не ответил? — спросил Новиков.
— Раньше ничего… — Витькин голос оборвался.
«Гидрофоны барахлят», — подумал Новиков и вспомнил, как недавно вот так же потерял связь с Витькой под водой. Масса намагниченного железа, что ли, поглощает сигналы? Не теряя Витьку из виду, он медленно поплыл под лодкой, потом поднялся метра на два и увидел еще одного ныряльщика. Это был не Маврикий и не Витька — те плавали ниже.
— Володя, ты? — спросил он, но не получил ответа.
Ныряльщик, раскинув в стороны руки и ноги, неподвижно висел над рубкой субмарины. Новиков поплыл к нему. Приблизившись, он увидел сквозь прозрачный шаровой шлем лицо Заостровцева — странно искаженное, с полузакрытыми глазами.
Пальцы Заостровцева слабо шевелились— будто ощупывали воду…
Новиков замер, пораженный. Мгновенный мысленный толчок перенес его на много, много лет назад — в кабину космотанкера «Апшерон», в те страшные минуты, когда ослепший корабль пытался вырваться из зловещего Ю-поля…
Монотонный голос:
— Шум винтов катера по пеленгу тридцать пять… Шум по пеленгу сто двадцать…
Глухой взрыв.
Тишина.
— Четвертые сутки пошли, как лежим на грунте.
— Ну, как ты, Сергей?
— Дышу…
— Держись, моряк… выберемся… Кровь у тебя из ушей. Дай, вытру…
Взрыв. Взрыв. Еще. Сильный взрыв. Скрежет, звон разбитого стекла.
— Вцепились, проклятые…
— Шум винтов катера по пеленгу сто шестьдесят пять.
Тишина.
— Не жалеют на нас глубинных бомб.
— Ну, мы им крепко влепили. Три транспорта за один поход…
— Прекратить разговоры! Берегите силы…
Тишина. Слабый плеск воды. Еще взрывы.
— Товарищ командир, из первого отсека докладывают: пробоины заделаны, течи нет.
— Добро.
— Ну, как, Сергей?
— Дышу пока…
Долгая пауза. Глухие взрывы. Чье-то хриплое свистящее дыхание.
— Скоро рассвет… Что будем делать, комиссар? Цэ-о-два сверх всяких норм.
— Надо решать, Алексей Иваныч. Иначе — задохнемся.
— Всплывать и драться. Дать ход дизелями. Другого выхода не вижу.
— Что ж, будем всплывать и драться.
— Артрасчеты в центральный пост. По местам стоять, к всплытию!
— В носу-у! По местам стоять, к всплытию! Артрасчеты в центральный! В кор-рме! По местам стоять, к всплытию!
— Товарищи, братья! Вы сражались храбро, как положено балтийским подводникам. Сейчас предстоит последний бой. Победим или умрем!
После короткой паузы:
— Продуть среднюю!
Резкое шипение воздуха. Звонок. Топот ног.
— Приготовить правый дизель на продувание главного балласта!
Плеск волн. Неясные голоса. Отдаленный гул моторов.
— Продуть главный балласт! Комендоры, к бою!
Новиков подплыл к Заостровцеву, тронул его за плечо. Сорок минут истекли, пора было подниматься. Но Заостровцев даже головы не повернул.
Маврикий и Витька уходили вверх. Новиков помахал им рукой, сказал:
— Мы немножко задержимся.
Он знал: лучше Заостровцеву не мешать, если… если с ним сейчас творится то же, что и в том памятном рейсе. Вот как, значит! Он не утерял своей удивительной способности. Просто скрывал от всех… Но что он видит сейчас? Или, вернее, слышит?
— Огонь! Огонь, комендоры!
Орудийные выстрелы, выстрелы. Гул моторов. Разрывы снарядов. Пулеметные очереди.
— Еще один катер горит! Молодцы!
Яростный грохот боя.
— Товарищ командир, пятый заливает водой!
— Носовая! Почему замолчали? Огонь по самолету!
Нарастающий рев моторов.
— Серега, Серега, ты что? Куда тебя?..
Тяжкий взрыв. Лязг, оборвавшийся стон.
— Заряжай!..
— Первый и второй заливает…
Еще выстрел.
— Прощай, Алексей Иваныч, дорогой… Друзья, прощайте! Умрем, как положено! «Вста-вай, проклятьем заклейменный…»
«Интернационал» заглушает грохот боя. И вдруг — тишина. Плеск волн…
Маврикий на своем «стриже» доставил их к маленькому островному пирсу. Они пошли наверх по крутой тропинке, петляющей меж скал. Заостровцев держался неплохо — куда лучше, чем полтора часа назад, когда Новиков еле выволок его из-под воды. Хорошо еще, подоспел Маврикий, обеспокоенный их долгим отсутствием, и они вдвоем втащили Заостровцева на верхнюю палубу судна. Заостровцев повалился в шезлонг и долго лежал в полном оцепенении. Пульс у него был нормальный, дыхание — ровное, но он не отвечал на вопросы, хотя и слышал их прекрасно. «Первый раз вижу такое полное отключение», — сказал Маврикий. Новиков не стал ему рассказывать о давней истории.
