Но усы что, усы сбрить можно, главное — глаза у того — у…
Арехин разочарованно вздохнул: увидеть цвет глаз отсюда, из дворницкой, да еще в сумерках или ночью, не было никакой возможности. Сочинял дворник. А если сочинял про глаза, значит, и про остальное сочинял.
— Глаза эти, — продолжал уже изрядно захмелевший и от питья, и от еды дворник, — сам бы не видел, не поверил. Так обычные, ничего не скажу, отсюда не разглядишь, но когда под утро выходил с ведром, зыкнул — а они светятся, будто у собаки. Или у волка.
— А ты что не спал? Под утро-то?
— Под утро — самая дворницкая работа и начинается. То есть начиналась по старому времени. Я и привык затемно вставать.
Дальше дворник еще многое рассказывал, но Арехин и в самом деле задремал — после «горящих глаз» он таки выпил рюмку-другую смирновского вина. Уснул, разомлев, и дворник. Но встал в пять утра, куда-то выходил, что-то делал. Не соврал, значит, про дворницкую привычку.
Распрощавшись с дворником (тот, совестливый, норовил сунуть в карман постояльца еще не пустой полуштоф, но Арехин великодушно оставил бутылку — мол, я сам мало пью, из-за контузии, нес-то больше для Любки и ее родни), он к семи был дома, на Пречистенке, принял ванну, добрал немножко сна в своей постели, после чего, позавтракав по-английски, телефонировал в гараж и к десяти подкатил на «Паккарде» к зданию уголовного сыска.
Дежурный, в отличие от вчерашнего дня, из зазеркалья вернулся, но страдал и по этой причине на Арехина внимания опять не обратил. Зато товарищ Оболикшто, едва только Арехин зашел в комнату номер семь, приветливо улыбнулся и показал на канцелярский стол:
— Вот вам и рабочее место. Можно даже кабинет выделить, если хотите, но предупреждаю — с отоплением у нас плохо. То есть совсем почти никак.
— Ничего. Греться и размышлять буду здесь, а допрашивать — это действительно нужен отдельный кабинет.
Сидевший на диване Лютов усмехнулся:
— Мы к допросам привычные, нам скрывать от товарищей нечего. Да и помочь сможем, если дюже крепкий попадется.
Арехин, чуть склонив голову (склонял ее он, только обращаясь к Лютову), сказал:
— Я больше о допрашиваемых пекусь. Одно дело с глазу на глаз переговорить, а другое — при свидетелях
— Вам виднее, — ответил Лютов. — Вы образованный, глядишь, и нас чему-нибудь научите.
— Ты, Сашок, сходи, Зиночка, верно, бумажки уже подготовила. Зиночка — это наша делопроизводительница, — пояснил он для Арехина.
— Да мы вместе, — решил Арехин. — Нужно же познакомиться.
— Пожалуйста, пожалуйста, — Оболикшто улыбался, словно радуясь предстоящему знакомству Арехина и Зиночки.
Зиночкой, то есть Зинаидой Андреевной Мертваго оказалась женщина лет сорока, коротко стриженная, курившая папиросы «Бокс» и десятью пальцами печатавшая на «Ундервуде» триста знаков в минуту.
Интересно, где она берет столько знаков?
Формальности зачисления на службу Александра Александровича Арехина времени заняли сущие пустяки — все бумажки готовы, лежали в нужном месте и в нужном порядке. И отпечатаны отлично, Арехин знал в этом толк.
— А вот документов по делу «замоскворецкого упыря» у нас немного, — сказала она Арехину, когда он официально стал полноправным сотрудником Московского уголовного сыска.
— Замоскворецкого упыря?
— Два первых убийства были совершены в Замоскворечье, отсюда и пошло.
— А остальные?
— Всего их было не менее шести — тех, о которых известно уголовному сыску. Все они здесь, — она передала Арехину тоненькую папочку.
Он поблагодарил Зинаиду Андреевну, вернулся с папочкой в кабинет. Вместе с ним вернулся и тезка на букву О.
Ну-ну.
Арехин сел за новый стол (на самом деле стол был старый, но крепкий, такой, если не рубить на дрова и на баррикады не тащить, прослужит дольше, чем династия Романовых).
Листков в папке было немного. Это не были следственные документы в том виде, в котором он привык их видеть и писать во время практики. Это не были документы вообще. На бумаге, порой оберточной, карандашом писалось, что-де в доме таком-то в собственной квартире найден гражданин Янушевский М., из бывших буржуев, но кто эту голову отрезал, никто не знает и ни на кого не показывает. Все.
Иногда встречались, правда, имена соседей, которые, как водится, ничего такого не видели и не слышали. Что ж, по крайней мере у него есть шесть фамилий и шесть адресов.
С вчерашним случаем — семь. Началось все в мае этого года, сейчас на дворе конец ноября.
Переписав фамилии и адреса жертв в блокнот, он поднялся:
— Пойду проверю кое-что…
— Конечно, конечно. Только вот что… Мы вам и помощника выделили, не только стол. Пусть приглядывается, учится. А вдруг что случится, и сам поможет, он бедовый.
— Полагаю, речь идет о моем тезке, Александре Орехине?
— Точно. Или вы возражаете? — осторожно спросил товарищ Оболикшто.
— Нет, не возражаю, напротив, очень рад. Александр, — обратился он к Орехину, — ничего, если я вас буду звать только по имени?
— Сашкой зовите, как все…
— Нет-нет, совершенно невозможно взрослого человека звать Сашкой. Особенно сейчас, после революции.
— Революции?
— Именно. Прежде Сашками да Палашками хозяева своих холопов звали, мол, те хоть и выросли, а умом сущие дети, несмышленые, глупые и простодушные. Теперь время другое. Нужно уважать и себя, и других.
Лютов открыл было рот, верно, сказать что-то ехидное, но Оболикшто посмотрел на него так, что рот сам собою и закрылся.
— Так что, Александр, пять минут на сборы — да и в путь.
— Да мне и собирать нечего. Все при себе, — он похлопал по кобуре маузера.
— Ну, мало ли… В ватерклозет сходить. Кстати, где здесь ватерклозет? День впереди долгий, как там оно обернется…
Спустя пять минут они усаживались в блестевший на скудном солнышке «Паккард». Водитель, в ожидании Арехина прохаживавшийся перед автомобилем, распахнул перед ними дверь, убедился, что всем все удобно, и лишь затем прошел на свое место.
5
Арехин в каучуковую полую трубку, соединяющую салон с водительской кабиной, назвал первый адрес, и они поехали.
— Хорошая машина. С царских времен, поди, — сказал тезка О.
— Водитель с царских времен. При великих княжнах стоял. А автомобиль — собран в мае по специальному заказу нашего правительства.
— То есть как? Буржуи дают нам автомобили?
— Не дают, а продают. Очень просто. Из России послали телеграмму, так, мол, и так, нужен особенно хороший автомобиль, за ценой не постоим. Те доводят машину до самонаилучшего состояния, грузят на пароход и посылают в Санкт-Петербург. Там его перегружают в товарный вагон и везут в Москву. А в Москве кому доверить такую технику? Лучшему шоферу. А лучший шофер сейчас Арсений Иванович, прошел выучку за границей, еще при царе, человек делу преданный, машину любящий. Вот и работает.
