Потом я наткнулась на человека, пребывавшего в аналогичном состоянии. Только он горевал о том, что забыл обычаи предков, и вкушал запрещенную пищу, и пренебрегал определенными церемониями. Неважно, какого вероисповедания он был. История его точь-в-точь походила на мою, хотя религии у нас были разные.
В общем, поговорив с ним и другими людьми, тоже охваченными паникой, я начала понимать, что сказки, которыми нас пугали в детстве, не могу быть правдой. Иначе мы не оказались бы тут все вместе.
А потом, когда я встретила других — охваченных негодованием и яростью, потрясающих кулаками, услышала их гневные вопли и скрежет зубовный, увидела, как они рвут на себе волосы оттого, что их смешали вместе с остальным человечеством — их, чистых и праведных! — я просто покатилась со смеху. Грех было не оценить такую шутку.
И с тех пор я приняла здешнюю жизнь и согласилась жить день за днем, наблюдая за тем, как текут воды времени.
— Но я, как тебе известно, Фил, не смирился и не собираюсь сидеть на берегу, глядя на воду. Я уверен, что эта планета искусственного происхождения, а значит, существа, ее сотворившие, как бы ни были они умны и сильны, где-нибудь да ошиблись. Хороший сыщик сумеет отыскать ключи, которые они непременно где-то обронили, и выследить их. В основе всей нашей здешней жизни заложена какая-то логика. И если мы ее вычислим, нам станет ясно, зачем нас тут поселили. В один прекрасный день мы поймем смысл существования долины, и граалей, и воскрешения. В один прекрасный день…
— Возможно. Но разве нам удалось понять смысл нашего существования на Земле? Нет. Почему же ты так уверен, что разгадаешь загадку здешнего бытия? Мы знаем только одно: что нас бесплатно перевезли с одной планеты на другую. А может, и не бесплатно. Откуда мы знаем — может статься, мы расплачиваемся за проезд каждую секунду? Возможно, платой являются наши страдания и вопросы без ответов? Возможно, некие непостижимые для нас существа питаются нашими муками, или радостями, или теми и другими вместе?
— Все возможно, — согласился Блэк.
И продекламировал:
Пусть мы, как птицы в клетке, взаперти сидим,
Плененные чужой и деспотичной волей,
Мы все ж «когда?» и «как?» и «для чего?» твердим -
«Зачем» и «почему?» А главное — «доколе»?
— Фицджеральд?.. Хайям? — попробовала угадать Филлис.
— Мое четверостишие, написанное за восемь лет до «Рубайята».
— Я читала твою биографию, но до поэзии так и не добралась. Слишком была занята другими делами.
— Когда будет время, — сказал Блэк, — я тебе почитаю. Великим поэтом я не был, но в каком-то смысле предшествовал Фицджеральду — интересно, где он теперь? — и некоторые считали, что моя поэзия не хуже. Однако никакого признанияи у публики мои стихи не получили. — В голосе его звучала еле уловимая горечь.
— Кстати о времени, — отозвалась Филлис. — Нам здесь не приходится заботиться о еде и крыше над головой, мы можем наслаждаться досугом, однако суетимся от зари до зари, занимаясь ненужными делами. Я прожила с тобой двенадцать лет и лишь сегодня впервые услышала твои стихи. Почему мы не относимся к жизни чуть проще?
— В долине бездельников и без нас полно. — Блэк пожал плечами. — Что до меня, я работаю, потому что хочу. А может, потому что должен. Я должен выяснить — если не «почему», то хотя бы «как».
— Да, понимаю. Я и сама любопытна. Но, — прибавила она не без грусти, — мне хотелось бы хоть чуточку насладиться здешней жизнью. В конце концов, день тут длится всего восемь часов, а за такой короткий срок мало что успеешь сделать. Ночами же при таком примитивном освещении работать невозможно.
— Когда победим Мюреля, немного отдохнем.
— Да, конечно. А потом отправимся в путь по Реке, и снова будет не продохнуть.
Она нагнула к себе его голову и чмокнула в загорелую щеку.
— Дик, ты хочешь знать, кто дергает за ниточки там, за сценой. Но ты даже меня как следует не знаешь.
— Если узнаю, то, возможно, потеряю к тебе интерес.
— Я постараюсь что-нибудь да утаить от тебя, — рассмеялась Филлис.
Блэк пристально посмотрел на нее. Она ответила ему невинным взором серо-голубых глаз.
Они молча достигли подножия холма и пересекли небольшую низину между двумя холмами пониже. Вышли на равнину в милю шириной и стали пробираться по лабиринту, образованному беспорядочно разбросанными хижинами, сооруженными из ветвей и глины и крытыми тростником. Из хижин то и дело выходили люди, все не старше двадцати пяти лет на вид, и здоровались с Блэком и его спутницей. Некоторые, несмотря на прохладу, были совсем обнажены, но тут никто не обращал внимания на наготу. У каждого телемита было за поясом оружие, а в руке — грааль.
— Будь здесь деньги, я дала бы тебе пенни за слово, — проговорила Филлис. — За одно-единственное словечко.
Блэк раздраженно покосился на нее: она прекрасно знала, как он не любит, когда ему мешают думать. Но все-таки, пересилив гнев, ответил:
— Ты слыхала барабаны прошлой ночью?
— Нет. Что сообщают?
— Галера Мюреля в полночь отчалила из столицы. Значит, здесь она может быть к завтрашнему полудню. Мой агент из РА спросил капитана, куда он направляется, но тот не ответил. Правда, на галере поднят флаг перемирия — чья-то белая рубаха, — поэтому я думаю, что «король» Мюрель предложит Телему войти в состав его королевства.
— Иначе? — спросила она.
— Иначе война.
Никто не знал, какая у Реки длина. Называли разные цифры, до сорока миллионов миль, но многим они казались неправдоподобно завышенными, несмотря на то что другие, еще более невероятные чудеса, типа граалей или воскрешения из мертвых, были у них перед глазами каждый день.
Что до направления, то отрезок Реки, возле которого располагался Телем, определенно протекал вдоль экватора, поскольку человек, встав на Базарной площади в жаркий солнечный полдень, не отбрасывал тени в любое время года. Не вызывал сомнения также и тот факт, что Река течет по синусоиде, проходящей по экватору. Она изгибалась взад и вперед так аккуратненько, словно была вычерчена математиком на листе бумаги, и каждая вершина синусоиды отстояла от соседней ровно на двадцать миль.
Местные телемские математики утверждали, что синусоида должна быть вдвое длиннее прямой линии, вдоль которой она расположена. Поэтому, говорили они, если окружность планеты на экваторе составляет около двадцати пяти тысяч миль — а это они высчитали с достаточной долей вероятности, — то длина Реки должна быть не менее пятидесяти тысяч. Если, конечно, Река начинается и кончается в одной и той же точке. Однако, поскольку в Телеме встречалось немало людей, пришедших с берегов Реки, сильно удаленных от экватора к северу и югу, «чисто экваториальная» теория была отвергнута.
