— Опасно. Мины в земле, гранаты…
— Вот я им и твержу: найдете что случайно — сами не трогайте. Ясно?
— Ясно, — ответил за всех Филипп. — Пошли, — он потянул сконфуженного за руку, и тот послушно пошел.
— Стараются ребята, — В.В. повел меня назад. — чай поспеть должен, не хотите?
— Хочу.
— Тогда еще минутку.
Я опять оказался у карты. Карта старая, с ятями, ЕИВ топографического общества. Деревни густы, а в промежутках почти сплошь хутора, все больше с невеселыми названиями: Грязный, Соломенный, Гнилуши, Жалкий (деревня наша раньше хутором была), Провальный…
— Интересуетесь? — в каждой руке В.В. держал по стакану.
Подстаканники МПС, с крылатым колесом. Парок курился над благородной гладью темного янтаря. Цейлонский.
— Вот, сообразил,— он подсел к свободному от бумаг краю стола, пристроил стаканы, из кармана пиджака достал сахар, тоже железнодорожный, по два кусочка в фасовке. Цукор.
— Я всегда без этого, — отказался я от сладкого. — Любопытно, да. Что за села…
— История. К примеру, Самохатка. Исчезла деревенька, а ведь первая линия метрополитена там пролегла, с нее российское метро началось.
— Метрополитена?
— Не в Москве же пробные тоннели рыть. Провалится квартал, что тогда? А здесь геология схожа, вот в девятьсот восьмом и начали прокладывать. Потом война, революция. Возобновили в двадцатых. Кольцевой тоннель, паровоз бегал, с вагончиками. А в войну якобы ставка главкома была. По слухам. Но это вряд ли, немцы сюда уже в июле пришли. Но что-то, наверное, было…
Я пил чай, отдуваясь и вытирая невидимый миру пот, а учитель развлекал меня беседой, рассказывал о каменных бабах в соленой степи (семьдесят километров к югу), стоянке времен неолита (сорок километров к северо-западу, летом непременно нужно будет съездит, у учителя мотоцикл есть, у местных перекупил, починил, лучше нового), и прочих примечательностях.
— Откуда вы столько знаете? — решил удивиться я.
— Положено знать. Я по специальности историк.
— А что делаете здесь?
— Что и вы. Я в Душанбе работал. Даже по-таджикски немного выучился, но не помогло. Хорошо, живой.
— Я вчера тоже… краеведничал, — я перевел разговор с неприятного. — Окрест скитался, на мертвое поле забрел.
— Куда-куда?
Я рассказал.
— А, вы о стрельбище. Раньше, до войны, дивизия неподалеку стояла, стрелять учились.
— Стрелять?
— Наверное не скажу. Хоть и старый, а секрет. Тайна. Еще чаю хотите?
— Спасибо, нет. Кстати, вчера я и стрелка видел, — я рассказал о встрече с охотником.
— Это правда, — подтвердил В.В. — Нас предупреждали, чтобы за детьми приглядывали. Надеюсь, теперь спокойнее станет.
— Надеюсь, — я взял книгу, прощаясь. — Карточку заведете?
— Давно завел, Петр Иванович. Вы у меня активный читатель. Иначе нельзя. Нет книговыдач — ставку сократят. Десять минут в день уделяю картотеке, любая проверка слюной от восторга изойдет. Поросячество, конечно, но… Вы тоже … Пишите побольше, они писанину любят.
— Стараюсь. Кстати, а кто здесь до меня работал?
— Я потому и советую — пишите. Был тут Степанюк, фельдшер. Если к вам народ не спешит — ему спасибо, отучил.
— Правда?
— Назначит на ночь слабительного с мочегонным, еще и наорет. А чаще запирал медпункт и уходил, сутками пропадал. Говорил, охотится. Какая у нас охота…
— Странно.
— Честно говоря, я думаю, он здесь пережидал что-то. Прятался. Времена темные. Купил диплом, и пережидал.
— И долго он проработал?
— С марта по июль, в конце июля пропал.
— Как это пропал?
— Ушел и не вернулся. Даже зарплату не получил.
— А вещи?
— Какие вещи, чемодан всего имущества. В конторе, под замком ждет. Я думаю, переждал, и в Москву вернулся. Московского издали видать.
Я распрощался окончательно и с книгой в руке вернулся к себе.
У меня тоже имущества — чемодан. Скушай меня нынче Белый Клык, никто бы и искать не стал. Вернулся, мол, откуда я там…
Прежде, чем раскрыть книгу, я заполнил амбулаторную карточку на Гончарова Вадима Валентиновича, год впишу позже, диагноз — «острое респираторное заболевание». Мог бы и покруче завернуть, да пожалел на первый раз, все-таки учитель, библиотекарь, председатель отделения союза переселенцев.
В наказание всю ночь я бегал по кольцевой линии московского метро Октябрьская, Добрынинская, Павелецкая, а за мной по пятам, погромыхивая на стыке рельс — откуда и взялись? — катил паровоз серии ИС, украшенный барельефом главкома. Главком извергал из трубки клубы дыма, вращал красными горящими глазами и, время от времени, громко гудел:
— Ту-ту-у-у-у-у!!!
* * *
— Груз в пути. Прибудет завтра, — инженер снял наушники, отключил питание.
— Связь хорошая, — военный свою пару наушников положил на предписанное место. Аккуратист.
— Ионосфера, — инженер неопределенно пошевелил в воздухе пальцами правой руки. Из-за этого стукача не удалось толком побыть в эфире. Пошарил наскоро, настраиваясь, обрывки фраз, немецкий, немецкий, немецкий. Где наши? Жмурки на свету.
— Проверю системы, — инженер пошел к двери.
— Я с вами, — надел фуражку военный. Строго пасет, не забалуешь.
* * *
— Опять же, где он вырос. В лесу — ничего, а в поле не каждый годится. Какое поле. На полугоне грибы дристучие, хоть опята, хоть какие, — местный эксперт разделил мою добычу на неравные кучки. — Теперь можете готовить, а те, — он брезгливо показал пальцем, — сразу выкиньте, плохие.
Эксперту — Филиппу с двумя «п», было лет десять, и он прогуливал уроки на законном основании: карантин, ветрянка, братец из интерната гостили-с. Насчет грибов я ему поверил. Все равно осталось больше моих нужд, много больше. Впрок стану солить. С чесноком, черным перцем, лавровым листом и уверенностью в завтрашнем дне. Баночку на Новый Год, Первомай, а лучшую, заветную — на День Победы. Нашей Победы.
— Что за полугон такой? — почтительно осведомился я. Оленьи турниры, волчьи свадьбы, но серединка наполовинку, оттого и полу.
— Поле дурное есть. Если в сторону Огаревки идти, а после свернуть у развилки влево, как раз упретесь. Да вы там были. Мы летом на нем в войну играли. Другим не говорите, ругаются, — он удовлетворенно кивнул, когда я свалил забракованные грибы в помойное ведро, и небрежно спросил:
— Правда, что у вас бинокль есть?
— Правда.
— Сильный?
— Сильный.
— Спутники Юпитера можно увидеть?
— Наверное.
— А кратеры на Луне?
— Запросто.
— Можно будет… понаблюдать?
