Нуда, напротив, стали целеустремленными Распространителями. Как только у них появятся для этого средства, они создадут колонии по всей Галактике. Они станут, и в этом Джакад была уверена, создавать новые биосферы, переделывать звезды и даже изменять пространство и время, чтобы гарантировать свое выживание. На первом месте окажется рост их империи, а любое знание, которое не будет служить этой цели, станет лишь отвлечением внимания. «В любом состязании между Ищущими и Распространителями закон истории гласит, что Распространители должны в конечном счете победить. Ищущие, такие как ниа, могут транжирить ресурсы и блокировать путь, но в исторической перспективе собственная натура их и погубит».
Джоан перестала читать.
— Когда вы рассматриваете Галактику в телескопы, много ли переделанных звезд вы видите? — спросила она Сандо.
— А их можно распознать?
— Да. Естественные звездные процессы не очень-то сложны, и вашим ученым уже известно все, что следует знать на эту тему.
— Поверю тебе на слово. Значит, ты утверждаешь, что Джакад не права? Сами ниа никогда не покидали эту планету, но Галактика уже принадлежит существам, более похожим на них, чем на нас?
— Дело не в противопоставлении ниа и нуда. Вопрос в том, как перспектива культуры меняется со временем. Как только очередной вид разумных существ побеждает болезни, изменяет свою биологию и распространяется даже на небольшое расстояние от родной планеты, он обычно начинает слегка расслабляться. Территориальный императив не является вечным законом природы, он действует лишь на определенной фазе.
— А что если он станет действовать и дальше? В следующей фазе?
— Это может вызвать трения, — признала Джоан.
— Тем не менее никакие Распространители не завоевали Галактику?
— Пока нет.
Сандо опять занялся ремонтом, а Джоан дочитала статью. Она думала, что уже поняла, какой именно урок требует усвоить заголовок, но оказалось, что Джакад имела в виду нечто более конкретное.
«После высказанных доводов как я могу защитить свои исследования от тех же обвинений, которые я высказала против ниа? Осознав суть характера этой обреченной расы, зачем нам и дальше зря тратить время и ресурсы на их изучение?
Ответ прост. Мы до сих пор не знаем точно, как и почему ниа умерли. Но когда узнаем, это может оказаться самым важным открытием в истории. Когда мы оставим за спиной нашу планету, нам не следует ожидать, что состязаться с нами будут лишь другие Распространители — в роли уважаемых противников в сражении. Будут еще и Ищущие, преграждающие нам путь: усталые и древние расы, бессмысленно сидящие на грудах накопленных знаний и богатств.
Рано или поздно время покончит с ними, но мы уже прождали три миллиона лет до своего рождения, и у нас не хватит терпения ждать снова. Если мы сможем узнать, как умерли ниа, это станет нашим ключом к успеху, нашим оружием. Если мы узнаем, в чем слабость Ищущих, то сможем отыскать и способ, как ускорить их кончину».
6
Как выяснилось, доказательство теоремы ниа было погребено глубоко в склоне холма, но за следующие несколько дней они откопали его полностью.
Оно оказалось таким прекрасным, как и надеялась Джоан, — сливающим воедино шесть предыдущих, более простых теорем и одновременно расширяющим методы, использованные для их доказательств. Она даже смогла увидеть намеки на то, как те же самые методы могли быть растянуты еще больше, чтобы выдать более значительные результаты. Великая Проблема всегда была слегка издевательским, неуважительным термином, но теперь Джоан заново поразило, насколько мало он соотносился с тем, что реально занимало ниа. Суть состояла не в том, чтобы всё в различных областях математики замкнулось на самое себя и при этом одна из областей оказывалась всего лишь повторением другой, только в ином обличье. Скорее принцип заключался в том, что каждая достаточно красивая математическая система объемлюща до такой степени, чтобы отражать частично — и иногда сложным и искаженным образом — любую другую достаточно красивую систему. Ничто не становилось стерильным и избыточным, ничто не оказывалось напрасной потерей времени, но все демонстрировалось во впечатляющем переплетении.
Рассказав об этом Халзуну, Джоан воспользовалась спутниковой антенной, чтобы переслать теорему и ее доказательство в ложный узел. Так они договорились с Пирит: все, что она узнает от ниа, принадлежит всей Галактике, но сперва она все объяснит своим хозяевам-нуда.
Археологи двинулись по склону холма, охотясь на новые артефакты в том же слое осадочных пород. Джоан не терпелось увидеть, что еще могла опубликовать та же группа ниа. Ей не давал покоя один из возможных восьмимерных гиперкубов; если бы она села и поразмышляла над ним лет двадцать, то и сама бы во всем разобралась, однако ниа настолько хорошо делали то, за что брались, что глупо было бы пытаться неуклюже следовать по их стопам, тем более их безупречно отшлифованные результаты могли просто лежать в земле, дожидаясь, пока их откопают.
Через месяц после открытия Джоан разбудил шум: кто-то крался по их домику. Она знала, что это не Сандо, потому что даже во сне древняя часть ее нуданского мозга прислушивалась к его сердцебиению. У незнакомца сердце билось настолько тихо, что не было слышно, — а такое требовало большой дисциплины, — но скрепляющее стены домика эластичное связующее заставляло пол издавать характерное поскрипывание даже под самыми осторожными шагами. Встав с кушетки, она услышала, что Сандо проснулся, и повернулась в его сторону.
Ее на мгновение ослепил направленный на его лицо свет фонаря. Незнакомец держал два ножа возле дыхательных мембран Сандо, а достаточно глубокий надрез в этих местах означал мучительную смерть от удушья. Наномашины, создавшие тело Джоан, вложили в ее мозг обширные навыки рукопашного боя, и в глубине ее сознания уже прокручивался сценарий, включающий имитацию попытки бегства с последующим боковым ударом мощного хвоста, но при этом она не могла гарантировать, что в данной ситуации Сандо останется невредим.
— Что тебе нужно? — спросила она.
Незнакомец оставался в темноте.
— Расскажи о корабле, на котором ты прилетела на Банет.
— С какой стати?
— Потому что жаль будет прирезать твоего коллегу, когда его работа стала продвигаться настолько хорошо.
Сандо не проявлял никаких эмоций, но его бледность сама по себе была демонстрацией резкого страха. И тогда Джоан заговорила:
