– Ох, Сережка, мне б хоть немного твоей уверенности, – прошептала она.
В беседку заглянул Алонд Макгрегор, руководитель Эксперимента:
– Пора, Сергей Николаевич.
– Иду, – поднялся Торопец.
Он нагнулся, крепко поцеловал Зойку, потом, выходя из беседки, обернулся и помахал ей рукой:
– Прошу, береги себя и ребенка.
Ей хотелось ответить что-нибудь, но внезапный спазм сжал горло, и единственное, что она смогла сделать – это судорожно кивнуть в ответ.
Когда она выскочила, то успела только увидеть массивную дверь космопорта, которая беззвучно, словно во сне, задвинулась. За нею, там, вдали виднелось устремленное ввысь острие «Анастасии».
И сколько мне еще сквозь хаос,
Не зная ни ночи, ни дня,
Шагать Вселенной, опираясь
На столб высокого огня?
Жить и работать совершенно одному, ведя корабль к далекой цели, – задача непростая. Помощниками, экипажем корабля служили белковые манипуляторы серии, специально для «Анастасии» созданные учеными Зеленого городка. Старшего из манипуляторов Торопец нарек Орландо, по имени одного из героев какого-то рыцарского романа.
Первый год полета миновал. Эту скромную дату капитан решил отпраздновать в отсеке, который называл кают-компанией, хотя на борту он был единственным человеком.
В свое время вопрос о том, каким должен быть экипаж «Анастасии», вызвал ожесточенные споры. Имелись и сторонники, и противники того, чтобы экипаж корабля был укомплектован как обычно. Последнее слово было за Алондом Макгрегором, и он сумел убедить остальных членов комиссии по проведению Эксперимента, что лететь с необычным заданием должен один человек – непосредственный участник опыта.
Ход мыслей астрофизика был прост. Обратно на Землю после завершения очередного опыта корабль должен идти без Торопца. Если на борту останутся еще люди, обратное путешествие продлится те же семь лет: более высоких ускорений, связанных с сокращением времени полета, они не выдержат. Зачем же обрекать их на это совершенно бесполезный долгий полет, зачем вычеркивать семь лет из их жизни?
Совет принял решение: пусть Торопец летит к Проксиме один, а обратно корабль поведет киберпилот, специально смонтированный на «Анастасии».
– Полечу один, – не колеблясь, согласился с решением ученых Сергей, и Зойка поддержала его.
Впрочем, в согласии Торопца никто из тех, кто знал его, не сомневался.
И первым из тех, кто был уверен в решении Торопца, явился Алонд Макгрергор, которого связывала с Сергеем многолетняя дружба.
После ежедневной спортивной программы, которая в условиях повышенной гравитации требовала колоссальных усилий, капитан принял душ и приступил к предписанному программой обходу, а точнее, объезду на бегущей ленте отсеков корабля.
День, венчающий год полета, проходил как обычно. Торопец проверял установки, контролировал работу основных узлов корабля.
В головной рубке Сергей задержался, долго стоял у обзорного экрана, который показывал корабль из внешней точки наблюдения. Затем капитан решил навести на корабле идеальный порядок и вконец загонял белковых, руководимых Орландо, непрерывными командами. Под вечер, прежде чем засесть в кают-компании за праздничным ужином, заранее заказанным компьютеру, он решил съездить в самый дальний отсек, обсерваторный, расположенный в корме «Анастасии». Устроившись у телескопа, долго глядел в трубу на Проксиму Центавра, ставшую ему ближе. За год полета она увеличилась в размерах, хотя и немного.
Повышенная тяжесть на корабле, вызванная большим ускорением, поначалу причиняла ему немало неудобств, хотя на земле он достаточно тренировался в условиях повышенной гравитации.
…Таким и должен быть путь технической эволюции: завтра устаревает и отмирает то, что сегодня кажется самым современным. И как почетно и ответственно волею судьбы и обстоятельств вдруг в какой-то момент оказаться на гребне технической эволюции!
Пока он глядел на силуэт корабля, в голове вертелась строчка о «столбе летящего огня». Он приставил к виску биопатрон и записал выношенные за последние дни слова: «Как утром первого творенья, здесь ночь темна и свет слепящ. Кто разгадает сновиденья от века непробудных чащ?»
Только поздно вечером добрался он до командной рубки – сердца корабля. С пульта на него смотрел портрет жены. Зойка…
Они познакомились на студенческом празднике в Лунограде. Было шумно, весело, по огромному залу с ребристым, посеребренным потолком, нестерпимо блестевшим, летало конфетти, какие-то разноцветные невесомые ленты, – Сергей никогда не мог разобраться, откуда они берутся.
Он только что прилетел с Земли и потому сначала чувствовал себя довольно скованным в условиях пониженной, по сравнению с земной, гравитации. Сделаешь резкий шаг – и взлетишь, не рассчитаешь движения – глядишь, и врежешься в колонну либо стенку… Не очень-то приятные ощущения! А пуще того Торопец боялся показаться смешным в глазах окружающих.
Масса танцующей и всячески веселящейся молодежи, которая собралась сюда, честно говоря, несколько смущала его.
И еще по одной причине в первое время пребывания на Луне Сергея не покидало томительное чувство, связанное с тревожным сообщением, которым поделился с ним капитан корабля, привезшего его с Земли. Правда, радиограмма не носила официального характера, а приятель капитана, пославший ее, по словам самого капитана, был весельчак и балагур, склонный к розыгрышам. Но напридумывать такое только ради того, чтобы позабавиться над другом? Нет, такое невозможно.
Потому-то Сергей время от времени выходил из зала и поглядывал на бегущую строку видеоновостей, выписываемую электронным лучом прямо в лунном небе.
Он почти не удивился, когда информация о ходе подготовки к очередным межпланетным Олимпийским играм была прервана для экстренного сообщения. Речь шла в нем о чрезвычайных событиях, которые только что разыгрались на Земле, в регионе Юго-Восточной Азии. Был упомянут и Тристаун как центр опасных и загадочных событий. Все совпадало с телеграммой, полученной на борту…
Толпа, следившая за последними известиями, пришла в волнение. Смолк оркестр, игравший неподалеку, в городском саду. Из последних фраз, однако, стало ясно, что зона опасных событий сама собой оказалась локализованной. Последующие сообщения утверждали, что положение полностью контролировалось.
Все эти несколько часов Торопец простоял на пронзительном лунном ветру.
Только когда бегущая строка сообщила, что в далеком Тристауне и его окрестностях водворилось спокойствие, а детали будут сообщены через несколько дней, посмотрел на свои удивительные часы – циферблат их приобрел интенсивный фиолетовый оттенок! – и возвратился в зал.
