— Да ничего в нем такого нет, обыкновенный метеорит, возразил мудрый староста. — Как чистят по ночам небо, так завсегда они падают, эти маленькие острые звезды-недоделки, а на небе остаются только большие, солидные звезды. Просто приборка такая небесная…
— А если это окаменевший дирижабль? — робко вмешался местный поэт Гашковец.
В ответ многие засмеялись. Гашковец покраснел и умолк.
Только фотограф Рачек вступился за него:
— А почему бы и нет? Вдруг из него выведутся жители той звезды, которых послали на нашу Землю? Вы только подождите вот где-нибудь оно откроется, и будем мы с вами пялить глаза, как курица на самолет!
Пан Либек вновь попробовал подкатиться к дядюшке.
— Не знаю, сосед, какая вам будет польза от того, что из этого яйца вылупится, но лично я начинаю опасаться за свое имущество — очень уж оно близко от этого драконьего семени!
— Пан Либек! — вспыхнул я. — Хоть бы из него вылупился сам Вельзевул, смею вас заверить, он не тронет ни стебелька на ваших лугах! Мне кажется, — обернулся я к дяде, — что яйцо это представляет ценность, далеко превосходящую наш государственный долг!
Тем временем фотограф Рачек взобрался на высокую стремянку в надежде сделать один снимок сверху. И вдруг он дико заорал:
— Люди! Люди! Боже всемогущий, на яйце что-то написано!
И в самом деле! Какие-то клиновидные углубления, которые мы поначалу приняли за изъян в оболочке, составились, если глядеть на них с некоторого расстояния, в определенный порядок.
— Ну, господа! — воскликнул счастливый дядя. — Это разом меняет положение! Перед нами — послание из Вселенной!
Надпись расшифрована! — Яйцо лопнет само… — Ксаверий Марготт, кунктатор. — До чего вкусно…
Надпись на таинственном яйце, воспроизведенная во всех газетах мира (пан Рачек, разумеется, весьма и весьма не оплошал!), естественно, вызвала страшное волнение среди астрономов и астрологов, астрофилов и астрографов, но, увы, ни одному ученому не удалось ее расшифровать.
А как это было необходимо! Мир лопался от любопытства.
Я посоветовал дядюшке просверлить яйцо — только так узнаешь, пустое оно или полное и вообще что в нем такое. В газетах тут же появилось тенденциозное сообщение, будто помещик Жулиан намеревается изуродовать яйцо. Эта заметка вызвала яростные споры в ученом мире.
И вдруг бомбой разорвалась весть, что надпись почти удалось расшифровать! Престарелый академик Ксаверий Марготт потряс академию следующим толкованием клинописи:
«…приветствие от скитальцев Вселенной… которые исследовали зародыши… доказательство жизни… Много света… когда родится… назовите его… научит вас… терпеливы… Солнце…»
Однако слава академика Марготта не продержалась и суток. Почти одновременно с опубликованием его телеграммы в «Прогулках но Вселенной» появилось иное толкование загадочного текста — на сей раз сделанное доктором астрологии Кайафой Матейаской:
«…много солнца и счастья вашей карусели… нам смешно… малый сосуд (посудину) с напитком познания (спасения)… на здоровье… по следам тайны… звезд…»
Как легко заметить, оба толкования принципиально противоречили друг другу. Трудно сказать, какое из них было правильным, но результат не замедлил сказаться: ученые тут же разделились на два лагеря. Одни, рьяно отстаивая перевод Ксаверия Марготта, исполнились решимости выжидать, когда подойдут сроки и яйцо лопнет само собой, раскрыв миру потрясающую тайну, — выжидать, сколько бы времени ни понадобилось!
Лагерь этот был явно консервативным. Его приверженцы прежде всего потребовали изъять астральное яйцо из собственности дяди, а потом стали склоняться к мысли и вовсе национализировать его. Пусть, мол, государство охраняет и оберегает его до тех пор, пока из него не выведется тот таинственный обитатель кометы, который призван чему-то там научить землян…
Другие ученые уверовали в толкование Кайафы Матейаски. Овальный метеорит рассматривался ими не как яйцо, а как некий сосуд с волшебным напитком «спасения», который-де позволит человечеству постичь все тайны жизни, времени и бесконечности. Один лагерь — лагерь нетерпеливых — яростно ополчился на другой. Ксаверий Марготт получил прозвище кунктатора. Его противники настаивали на немедленном создании комиссии, которая занялась бы изучением поверхности и содержимого метеорита и безотлагательно начала бы сверлить его оболочку, чтобы подвергнуть анализу жидкость, извлечь из нее какую-то экономическую выгоду и приступить к спасению человечества.
Не удивительно, что группа «нетерпеливых» была куда популярнее и имела больше шансов на успех — все любопытные тотчас приняли ее сторону.
Праздник «пробивания бочки». — Тверже алмаза. — Пан Мамила и его лаборатория. — Нас было пятеро…
Наконец наступил исторический час, когда, несмотря на отчаянные протесты кунктаторов, яйцо должны были просверлить. В тот памятный день сливки общества в присутствии членов правительства начисто вытоптали дядин покос и картофельное поле.
О, сколько было речей, церемоний и тостов по поводу этого удивительнейшего торжества — «пробивания» небесной бочки! Внизу поставили кадки, ведра и прочие сосуды, готовясь принять драгоценную влагу, чтобы не пропало ни капли. Для монархов и почетных гостей из других стран были приготовлены золотые и хрустальные кубки.
При гробовом молчании толпы заработало пневматическое сверло; горели взоры, причмокивали от нетерпения языки. Через несколько минут кривая напряжения достигла апогея, но из-за отсутствия желаемых результатов вскоре начала падать. Через полчаса напряженность перешла в нетерпение, а час спустя люди только насмешливо улыбались. Оболочка яйца оказалась до того твердой, что алмаз не оставил на ней и царапины!
К вечеру обманутая в своих ожиданиях толпа медленно разбрелась. Иностранцы за неимением лучшего прополаскивали иссушенные жаждой глотки пивом «Праздрой» в местном ресторанчике, после чего покидали наши края с такой поспешностью, словно под ними горели покрышки автомобилей.
После этой экскурсии «всухую» оба лагеря незамедлительно сцепились снова.
Говорилось много, печаталось еще больше, а в общем дело не двигалось. Внезапно вспыхнувший интерес к дядюшкиному чуду медленно, но верно угасал.
Спад ажиотажа вокруг диковинного яйца больше всех радовал дядюшку. Он будто только и ждал, когда избавится от всех этих зевак, падких на сенсацию и со свойственным ему упрямством взялся за дело на собственный страх и риск. Тайно от нас он пригласил из столицы известного химика пана Мамилу. Посулив химику высокий гонорар и взяв с него клятву, что он никому ничего не скажет, дядюшка оборудовал па чердаке настоящую лабораторию, где ученый мог испытывать всякие едкие составы. Трудно представить, на какие финансовые жертвы шел этот отъявленный скряга, одержимый желанием во что бы то ни стало проникнуть в глубь яйца!
