– Вот мое решение! – объявил он наконец. – Будешь жить на Земле в виде учения своего. И будешь страдать болью и горем от дел твоих и имени твоего до той поры, пока не восстановиться естественный ход жизни и событий на Земле.
И отпустил душу Иошуа на муки, дотоле на Земле невиданные.
Вот уже третье тысячелетие плачет Ангел Добра, жалея своего господина, бедного плотника Иошуа, более известного людям под именем Иисуса Христа, проповедника из Назарета.
С самого момента рождения, с самой первой встречи человека с Новым Миром его постоянно преследует обязательность наступления ПОСЛЕДНЕГО.
Последняя капля материнского молока.
Последний шлепок по попе.
Последняя воспитательница в детском садике.
Последний Кощей Бессмертный и последняя Баба-Яга.
Последний самокат.
Последний первый звонок в школе.
Последняя выученная буква в алфавите.
Последняя двойка.
Последняя учительница.
Последняя детская любовь.
Последний институтский вечер.
И наступает другой, длительный период в жизни, когда ты живешь, не думая и не подозревая, что скоро все то, что тебя окружает, и что ты делаешь, опять встанет в шеренгу за право переступить линию падения финишного флажка, то есть стать последним в жизни.
У кого-то это «последнее» наступает раньше, у кого-то позже. Но все же наступает.
И как не крутись по жизни, как не вертись в изобретательности отсрочки этого «последнего», наступает:
Последняя рюмка вина.
Последний танец.
Последняя любовь.
Последнее «Прости».
Последний друг.
Последний рабочий день.
Последний луч солнца.
Последний всплеск сознания.
Последний путь.
И наконец последнее пристанище, где ты становишься полноценной пылинкой мироздания и вместе со всей Вселенной, как ее неделимая часть, несешься в бесконечном Космосе туда, где, оказывается, только теперь наступает начало.
Первая встреча с Создателем…
Первый справедливый взгляд на земную жизнь.
Первое ощущение великого и бескрайнего.
И первые минуты того Первого, которое теперь уже никогда не станет Последним.
«Происхождения меня, моей семьи, моей собственности и моего государства».
Произошел я, как это ни странно, от женщины, но самое странное, что к этому каким-то образом оказался причастен и мой отец.
А ведь в истории человечества бывалой так, что женщины производили на свет весьма достойных сыновей без непосредственного участия своих мужей.
Впрочем, тривиальность моего происхождения меня особо не удручала.
Рациональность, присущая моему характеру уже тогда, надежно страховала меня от огорчений по поводу таких вот пустяков.
Итак, я родился.
И на низшей ступени своего развития был еще диким. Ареалом же моего первого постоянного жизнепребывания была сладкая и теплая материнская грудь.
Кормили меня в то время исключительно материнским молоком.
А поскольку мне это очень скоро надоело, я решил от невнятного писка перейти к членораздельной речи, чтобы разъяснять окружающим полезность для меня других напитков, изобретенных человечеством.
Такого же рода стимул побудил меня и ходить.
Когда я продемонстрировал окружающим, что есть такая штука, как огонь, и что он применим не только для разжигания сигарет и войн, но и для поджаривания рыбок из аквариума, эту новую инициативу мои воспитатели оценили по достоинству.
Первым оружием, увиденным в руках взрослых, был брючный ремень моего родителя. С его помощью он пытался доказать мне несостоятельность эмпирических методов познания окружающего мира.
Стоя потом в углу, я прикидывал, не лучше ли поджарить и съесть вместо рыбок моих воспитателей.
Теперь-то я понимаю, что это было бы жестоко, но что делать: тогда я делал только первые шаги от дикости к варварству.
И в таком состоянии я пребывал довольно долго: бил посуду, обламывал ветки с деревьев во дворе – изобретение рогатки, а затем и лука значительно продвинуло меня по пути к цивилизации.
Все мои новые начала находили преданных последователей на соседних улицах, и это привело не лучшую часть человечества, то есть взрослых, к пониманию, что как варвар я созрел вполне.
Так для меня наступила следующая фаза развития – варварство.
У этой ступени моего развития было одно несомненное преимущество перед дикостью – я все же отказался от идеи людоедства.
Я освоил металлургию: переплавлял свинцовую оболочку телефонного кабеля, который воровал на стройках, в грузила для донных удочек и стволы для самодельных пистолетов.
Примерно в это же время заботливые родители отдали меня в школу, где я научился письменности.
Я завел себе дворняжку с обрубленным хвостом, и все окружающие сошлись во мнении, что для меня настало время цивилизованного развития.
Если на стадии дикости я потреблял только натуральный продукт – сладкое молоко матери, то в варварском состоянии уже приобщился к успехам биохимической технологии в виде дедовой вишневой настойки.
Когда же я вступил в цивилизацию, то через своего старшего кузена познакомился с таким видом искусства, как порнографические открытки из жизни за рубежом.
Твердо ступив на стезю цивилизации, я понял, что в соответствии с мудрыми заветами великого Фридриха должен обзавестись семьей.
Вначале у меня преобладали неупорядоченные половые связи, так как длительное парное сожительство приравнивало меня к ленточной глисте, у которой каждая проглоттида, имея полный женский и мужской половой аппарат, всю свою жизнь только и делает, что совокупляется сама с собой.
Такой вот апофеоз добродетели и верности меня не прельщал.
Поэтому я перепробовал все, что дали цивилизации ирокезы, греки и изобретательные римляне: это и промискуитет, и групповой брак, и многоженство; дошел до единобрачия.
Спасало меня всегда только одно: очень сложно было соотнести степень моего умственного развития и предпочитаемую форму полового общения.
И только когда мне объяснили, что все эти мои отношения с женщинами сводятся к извечному противоречию между полами, проходящему через всю мировую историю, я наконец вступил в фазу порабощения, то есть единобрачия.
А раз уж я увяз по уши в моногамии, то мне, естественно, понадобилось определенное количество частной собственности.
Приобретя пару трусиков и некоторое количество прокладок, я полностью поработил мой извечный антипод – жену.
После ее порабощения я плюнул на все и вся и прибег к продукту трехтысячелетнего существования единобрачия – к адюльтеру.
Но после этого мне объяснили, что мое отсутствие в семье не освобождает меня от отцовских обязанностей по отношению к ребенку, зачатому и рожденному во время законного брака с законной женой.
