три года, словно в механизме, ведающем сновидениями, что-то заело
и он постоянно - то чаще, то реже - выдавал именно его, чередуя с
другими, никогда больше не повторяющимися.
Ему опять снилась березка-сиденье и Таня. Она улыбается ему и ерошит
его волосы. Потом они идут через поляну и вдруг оказывается, что это уже не поляна, а холм, и Таня сидит, прислонившись спиной к стволу и обхватив колени руками, а он стоит рядом. Все как наяву, только деревья какие-то странные, никак не понять, березы это или высокие яблони, потому что сверху медленно падают в траву легкие розоватые лепестки. Это всегда его смущало и придавало сну оттенок непонятной аллегории. Они разговаривают и слова всегда одни и те же, так глубоко въевшиеся в память, что она воспроизводит их во сне с точностью магнитофонной записи.
"Давай поженимся, Таня", - говорит он, наклоняется и осторожно выпутывает из ее волос сухой березовый листок, крошит пальцами... Таня упорно смотрит на траву и с улыбкой качает головой. Веселой эту улыбку он бы не назвал. Он молчит, Таня уже не улыбается, а дальше во сне нет больше Тани, есть только ее голос. Как будто он смотрит фильм: низина, речка, в которой на тысячи осколков дробится солнце, холмы далеко за рекой и дубовая роща на холмах, а Таня остается за кадром, слышен только ее голос.
"Зачем?"
Шумят ветви и кажется, что со всех сторон тихонько хихикают.
"Я люблю тебя".
"Для тебя любить - значит, отдыхать возле меня, устав от мыслей о своей фантастической автоматике. Разве не так? Ты одержимый, а я для тебя просто тихая гавань, где ты можешь склонить свою усталую умную голову.
И весь ли ты со мной?.."
"Таня!"
"Подожди. Выслушай меня. Я согласна быть твоей тихой гаванью, но не больше. Да ты и сам понимаешь, что я права, согласись... А так хорошо нам обоим. Мы встречаемся и расстаемся, оставаясь самими собой, а это для меня очень важно..."
"Зачем прикрывать отказ многословием? Достаточно одного "нет"!"
Камера съезжает с холма в низину, под ногами вода, и стайки мальков мчатся врассыпную. Юркие тени над песчаным дном. Он бродит в воде, прямо в одежде, а сердце давным-давно суматошно колотится, предчувствуя беду, и не в силах предотвратить ее. Он не может приказать себе вернуться на холм, хотя знает, что сейчас произойдет непоправимое. В каждом сне он изо всех сил борется с собой, умоляет себя переломить что-то очень неподатливое, упрямое, засевшее внутри, он изнемогает от этой борьбы, но ничего не может сделать...
И сразу, без всякого перехода, к небу взлетает огненный вал, и тогда он просыпается.
Он проснулся и, как всегда, потребовалось немало времени,
чтобы успокоить быстро стучащее сердце. Он лежал, не открывая глаз, и вновь повторял то, что было уже повторено тысячу раз, что было его молитвой. "Если бы только во сне взлетал к небу огненный вал! Если бы только во сне... Если бы..."
Внезапно последние события начали связываться в какое-то подобие логической цепи. "Так-так-так... Вот уж, действительно, утро вечера..."
Он открыл глаза и сел.
"Так. Огненный вал перед глазами... Дикий хоровод сошедших с ума стрелок... Суета иголок и розовый туман... А потом та поляна и холм... Березка-сиденье и обугленные корни... Нет никаких корней! Плохо - и хорошо... Было черным, стало - белым..."
Гудок видеофона. (Пора бы забыть об аварийной сирене!) Гудок
разорвал ненадежную, еще не оформившуюся цепь, стеклышки калейдоскопа разметало в разные стороны - и очень важный узор исчез.
Он встал с дивана и щелкнул клавишей видеофона. В глубине экрана возникло лицо Димыча. Оно было смущенным и обеспокоенным.
Димыч помолчал, вглядываясь, неуверенно кивнул.
- Привет, Андрюша! Уже не спишь? Тьфу! Вопрос, достойный идиота. Я хотел сказать, не разбудил ли тебя?
Димыч умолк, а Андрею вдруг стало почти весело. Наверное, вид у него вчера действительно был подходящий, если бесцеремонный Димыч проявляет такую заботу о его сне.
Он решил брать быка за рога. Без всяких вступлений и уверток.
- Димыч, ты сделаешь мне огромное одолжение, если не будешь ни о чем расспрашивать, ну, там, где я был, что делал... Предположим, мне слегка отшибло мозги.
Димыч не выдержал и хмыкнул.
"Явно пропала хорошая острота, - подумал Андрей. - Жаль Димыча".
- Понимаешь, совершенно вылетело из головы, когда стартовал "Вестник"...
- Десять месяцев назад, двадцать пятого ноября, - очень быстро ответил
Димыч.
"Все правильно. Двадцать пятого ноября".
- И... И комиссия внбрала 3онина, а не меня?
- Ну да, ты после этого и исчез. Бизон покатил на Кавказ, на базу Космоцентра, а ты больше не подавал никаких признаков жизни. Костя, правда, говорил, что ты собирался к родителям...
- Костя? 3ванцев?
Димыч с недоумением посмотрел на него.
- Андрюша, у нас в лаборатории всегда был только один Костя!
"Главное - спокойно. Спокойно все выслушать, приготовиться ко всему". Он подавил в себе желание сесть прямо на пол.
- А откуда Костя это узнал?
- Видать, камешек был здоро-овый! - не выдержал-таки Димыч. - От тебя! Слушай, Андрей, - лицо Димыча на экране приблизилось. - Ты только не обижайся. Рита здесь высказала предположение, что тебя подвергли... - он замялся. - Ну, стерли кое-какие слишком тебя расстроившие воспоминания, понимаешь? Конечно, это не мое дело...
- Димыч, мы же условились!
- Ладно, молчу.
- Нет, ты не молчи, а продолжай про Костю.
Неплохое предположение, да вот беда - неправильное. Он-то как раз
помнил все слишком хорошо. Вопрос в том,можно ли помнить то, чего никогда не было...
- В общем-то мы сообразили, что ты просто хочешь исчезнуть.
- Из-за того, что полетел Бизон?
Спрашивать это было совсем не обязательно, но он хотел собраться с мыслями.
Димыч кивнул.
- Ну, зав принял твое исчезновение спокойно. Зава ты, надеюсь,
не забыл? - опять не удержался Димыч. - Сказал, что понимает и все такое... Учитывая, говорит, выдающиеся заслуги Громова в деле создания и тэ дэ и тэ дэ, можем позволить ему этот отпуск.
Как, усваиваешь?
Андрей промолчал.
- Ну вот, дали тебе бессрочный отпуск и поняли, что ты пока ни в ком из нас не нуждаешься. И все же, Андрей, - Димыч понизил голос, - тебе не кажется, что нос твой превратился в поросячий пятачок? Ей-то ты мог подать весточку?
"О-ох!" - беззвучно выдохнул он.
- Она же каждый день спрашивала, где ты, - продолжал Димыч. - Потом перестала - и правильно! Ведь пят-над-цать месяцев!.. Что с тобой? Андрюха!..
Последнее, что он увидел - встревоженное лицо Димыча. Потом оно задергалось и исчезло. Исчезло все.
"И ведь было же предчувствие, что случится что-нибудь невероятное, ведь было же, было! Не зря все это затевалось, да что же это я, да о чем же я, почему стою, как завороженный, чудеса, царство теней, а Димыч за Харона..."
