– Хорошо. Точки, куда ставить, вы знаете… – Арана-сан придирчиво взглянул на почти законченный Сад. – Помните – ни с одной точки нельзя увидеть сразу все девять камней. Это главное.
Он пошел к машине.
– Перекур! – радостно объявил Валера, едва шеф уехал. – Работы здесь на час от силы. А Саканиси-сан только вечером придет проверять.
– Может, сделаем вначале? – спросил я.
– Фигня… Отдыхай.
Валера задымил, а я задумчиво побрел по Саду. Красиво получается… Я чихнул и полез в карман. Увы, запас одноразовых бумажных платков кончился. И где я ухитрился простыть? Надо было взять обычный матерчатый платок, хоть японцы их и не любят. Им помотал как следует в воздухе – и сморкайся дальше…
На щебенке валялись какие-то белые лоскутки. Непорядок, зато мне на руку. Я подобрал их и с удовольствием освободил нос. Вернулся к Валерке. Тот посмотрел на лоскутки в моей руке с каким-то невыразительным ужасом:
– Ты где их взял?
– В Саду валялись.
– Ты место, где их брал, помнишь?
– Нет… А что?
– Ими же Арана-сан отметил, куда камни ставить! Дундук! Козел! Что делать будем?
– Отсюда видно? – заорал Валера. Он сидел, скорчившись в три погибели, изображая восьмой камень Сада. – Все девять?
– Если тебя считать за камень, то все девять, – отозвался я.
Валерка выпрямился, плюнул и старательно зарыл плевок ногой. Подошел с явным желанием съездить мне по роже, но сдержался. Спросил:
– Что делать-то будем? Времени уже нет.
Я пожал плечами.
– Может, отдашь свой конверт Саканиси-сану? Он простит нам задержку…
– Нет, – твердо сказал я.
– Почему?
– Я его отправлю сам.
– Кому?
– Себе самому.
– Думаешь, поможет?
– А вдруг?
Валера замолчал. Потом, воровато оглядевшись, сказал:
– Слушай, есть одна идейка… Если выгорит, то эти тупые японцы ничего и не поймут. Слушай…
– Чудесно, – сказала молодая японка. По-русски, из вежливости к нам. Окружающие наперебой зацокали языками. Саканиси-сан медленно обошел Сад Камней и улыбнулся:
– Да. Откуда ни смотришшь восемь камней. У Арана-сана достойный ученики. Рюсский народ сможет жить как островные японцы…
Саканиси-сан вдруг побледнел. Медленно вышел на середину Сада. Обернулся вокруг оси. И прижал ладони к лицу.
– Хана, – коротко резюмировал Валера. – Просек.
– Здесь ришь восемь камней, – сказал японец, глядя даже не на нас, а на собравшихся гостей. – Примите мои извинения за позор.
Японцы молчали – они еще не сообразили, в чем дело. Или не желали принимать извинений? Кто их поймет, японцев…
– Сэппуку, – сказал Саканиси-сан. Снег падал ему на голову, и волосы седели на глазах. – Я невиновен, но я хочу показать вам мою душу.
Стоящий рядом со мной пожилой японец достал из бокового кармана пиджака маленький перочинный ножик. Раскрыл его и, согнувшись в поклоне, подал хозяину дома.
Саканиси-сан вздохнул. Глянул на серое небо. И горько сказал:
– Никогда им не стать нами. Зря мы пришри сюда.
Коротким ударом он вонзил лезвие в свой живот.
Сам акт харакири (сэппуку) выполняется разными способами. Вот один из них: кинжал берется в правую руку, вонзается в левый бок и горизонтально проводится ниже пупка до правого бока; затем вертикально от диафрагмы до пересечения с горизонтальным порезом; если не наступает конец, то кинжал далее вонзается в горло. Известны и другие способы.
Машина мчалась по обледенелой дороге, визжа тормозами на поворотах. Валерка цеплялся за руль, как утопающий за спасательный круг. Девятый камень Сада Камней Саканиси-сана тяжело перекатывался в багажнике.
– Напьемся, – который раз повторил Валера. – У меня бутылка заначена… Еще старая, завода «Кристалл»… Вдруг не выдохлась.
– Притормози, – тихо попросил я.
– Опять тошнит?
– Нет. Почтовый ящик…
Валерка затормозил. Неуверенно спросил:
– Думаешь, надо?
Я кивнул:
– Да.
– Все написал?
– Почти все.
– Иди.
Я вылез из джипа и пошел к почтовому ящику – нарядному, с надписями на русском и на японском. Письмо слабо подрагивало в руке.
Дойди. Не затеряйся, как письмо предка Арана-сана. Дойди, прошу тебя. Вдруг ты поможешь нам остаться собой. Дойди…
Пришли в страну Ананасов – то был еще один небесный дворец: прекрасные женщины держались с достоинством, мужчины не отличались от них поведением, подростки шумели и кричали, малыши весело гоняли мяч; львы рядом с драконами мирно урчали, фоянь и тигры посапывали. Увидев, что вся страна преисполнена духа благости и окружающая их картина столь необычна, сложили стихи:
Страна Ананасов —
небожителей дивный дворец,
Мужчины и женщины
в гармонии с миром живут,
И даже детишки —
каждый подросток-юнец —
Дух истинной мудрости
с усердием здесь познают…
* * *
Валерка сосредоточенно откупоривал бутылку. Бросил мне мимоходом:
– Надо что-нибудь на закусь.
– Я сделаю фугу, – ответил я.
Валерка вздрогнул. Потом вновь принялся терзать жестяной колпачок.
– Делай. Фугу так фугу.
ФУГУ. Блюдо готовится из небольшой рыбы (иглобрюх или фахак), которая, когда ее поймают, надувается и делается круглой. Ее едят в сыром виде и жареной. Фугу должны готовить только искусные повара, имеющие специальные лицензии, поскольку внутренности рыбы содержат сильный яд; от него ежегодно умирают до двухсот человек.
Оставив позади вершины гор,
В стране Коси,
Где снег идет чудесный,
В какой же наконец из этих дней
Селение родное я увижу?
Девочка с китайскими зажигалками
Мало кто знает, что известный московский скульптор Цураб Зеретели увлекается собиранием нэцкэ. Хобби свое, ничего предосудительного не имеющее, он почему-то не афиширует.
В тот морозный снежный вечер, по недоразумению московской погоды выпавший удачно – на тридцать первое декабря, Валерий Крылов стоял у антикварного салона вблизи Пушкинской площади и разглядывал только что купленное нэцкэ.
Нэцкэ – оно и в России нэцкэ. Статуэтка сантиметров в пять, брелок из дерева или слоновой кости, к которому не придумавшие карманов японцы привязывали ключи, курительные трубки, ножички для харакири и прочую полезную мелочь. Потом вешали связку на пояс и шли, довольные, демонстрировать встречным свои богатства. В общем – вещь ныне совершенно бесполезная и потому до омерзения дорогая.
