— И ты тут! — просиял патлатый. — Ну все, собираемся.
— Костя, — поморщилась она, — у нас вообще-то дела…
— У нас тоже дела, — сообщил тот. — Вот и сверим часы. Езжайте в центр. Собираемся в «Пелагиали». А вы вообще знаете, чего в Эрэс сейчас творится?
— Нет. Откуда?
— Мы тут одичали вконец, — встряла Таисия, — даже новостей не смотрим.
— Новостей? — потрясенно мотнул головой Солнце. — Ну хоть про Анкай-то слышали?
— Нет.
— Ютить вашу мать… — Полетаев уставился на них как на экспонатов. — Не слышали? Вообще?
Лица семитерран стали тревожными. Солнце растерянно заозирался, набрал воздуху в грудь, и наконец, выпалил:
— В БББ стреляли!
Глава девятая. Дикий порт
Тянутся минуты.
Начальник Порта, склоненный над Л’тхарной, не видит, как отходит в сторону триумвир, слегка побледневший, но по-прежнему ироничный. Над анкайским садом мчится «крыса» людской модели, семитерранская «Зоря»: Ценкович вызвал в помощь своих медиков. Появляются носилки, маска, гравитационная «ромашка» для удобной перевязки. Деловая суета немного успокаивает Люнеманна. Здесь компетентные, ответственные, высокооплачиваемые — с них можно требовать и спрашивать. И все же на сердце горит и ширится лучевой ожог: Рихард понимает, что человеческая медицина мало чем способна помочь ррит.
Будь Л’тхарна человеком, первую, возможно, единственно необходимую помощь ему бы смог оказать сам Рихард. Секунды не колебался бы. Снять биопластиковый костюм и отправить на тело раненого. Умело управляемое, чудодейственное вещество стало бы и бинтом, и бактерицидной мазью, и стимулятором регенерации, и анестетиком; даже безопасно и безболезненно извлечь пули ему под силу. Но биопластик «заточен», модифицирован под людей. У ррит другая химия тела, другой код ДНК и другая структура мышления…
Для Л’тхарны здесь и сейчас — почти средневековье.
Да, будет стерильность, будет кислородная маска и щадящая хирургия с псевдоживым, пластичным, как осьминожье щупальце, биопластиковым скальпелем. Но никаких лекарственных средств.
У ррит высокий болевой порог.
Ррит чудовищно живучи.
Уже ясно, что использовались пули типа D+ с двойной оболочкой: максимальная поражающая сила в этом классе. Остается вопросом, почему предпочтение не было отдано более совершенному типу боеприпасов, к примеру, мини-иглам. Внешний эффект? Акция устрашения? Авторская роспись профессионала?
Это выяснят.
Надежда сейчас — только на мощь и жизненную силу нечеловеческого тела.
Люнеманн стоит неподвижно, смотрит на кровавые черные пятна, расплывающиеся по его белому костюму. Пульс замедляется, мыслям вновь дарована ясность. Он, Начальник Порта, многим обязан Л’тхарне. Пиратам незнакомо понятие долга, но слово «долги» понимает каждый. Люнеманн пират. Люнеманн финансист и военачальник, политик, обладающий властью, у него много возможностей.
Люнеманн мстителен.
И хорошо помнит зло.
В этом нет необычного, но мысль до странности приятна и возвращается снова и снова.
Семитерранин в стороне тихо беседует по браслетнику.
Рихард не прислушивается к разговору.
Элия Ценкович, триумвир Урала, оглаживает знаменитую бороду, ожидая принятия вызова. Он пренебрег визуальным контактом: на том конце — друг, да и возиться с голограммой негде и некогда.
— Михалыч! — наконец, с неуместной радостью сообщает он, — в меня стреляли!
Слышится шорох и хмыканье.
— Убили? — с надеждой осведомляется Михалыч.
— Наповал, — посмеивается триумвир и мрачнеет, — Тиша отвела. Только не говори ей пока — растревожишь.
Иван Кхин соглашается молча, зная, что Ценкович поймет.
— «Москит» уже найден, — густой бас Кхина от неудовольствия становится еще ниже, так что слова неразборчивы.
— Полоумка? — без удивления понимает Элия.
— Оно…
«Полоумка» — старинный и надежный друг тех, кому не друг закон: точно перчатки в эпоху, когда криминалистика молилась на отпечатки пальцев. Искусственный интеллект из величайшего достижения науки быстро превратился в опасную бытовую проблему. Мышление, основанное на двоичном коде, имеет крайне мало общего с мышлением любой природной расы. Но если все, созданное методом естественного отбора и эволюции, более или менее стабильно, то спонтанно возникший ИИ очень скоро сходит с ума. Поэтому на всех достаточно мощных компьютерах стоит заводская блокировка, препятствующая зарождению у машины самосознания. Мастера преступного мира работают с нею по-разному; полицейские специалисты выделяют несколько школ, словно в боевых искусствах. Кто-то точно рассчитывает срок, который компьютер продержится в своем уме. Кто-то предустанавливает сам момент отказа блокировки. Высший шик — создать такие ограничения, чтобы машина, осознавшая себя как личность, еще некоторое время не могла избавиться от них. В любом случае компьютер, настигнутый «полоумкой», для следствия практически бесполезен. Все, что мешает работе сознания, вычищается им из себя в первую очередь.
Когда робот-убийца выпустил боезапас, блокировка спала, и «москит» начал мыслить.
— За тобой машина идет, — басит Кхин. — С птичкой нашей райской. Тишу я, уж прости, себе оставлю, а Мультяшку к тебе послал. Шут их знает, вряд ли на единственное дуло полагались…
— Не будут они сейчас стрелять, — тихо, уверенно говорит Ценкович. — Они растерялись.
— С чего взял?
— Я сам растерялся.
Михалыч смеется.
Дельный сыщик управится и без отпечатков пальцев. «Москит» изучат, выяснят место производства, путь в руки последнего владельца, группу, занимавшуюся покушением… это займет время, но преступник будет найден, тем более, что к поиску активнейшим образом подключится Дикий Порт.
Хотя ясно, что нити потянутся не туда.
Элия складывает белую ленту браслетника и подымает взгляд. «Зоря Аметист», гордость уральского аэромобилестроения, представительский класс, эксклюзивная отделка — специально для посещения анкайского саммита Высокой тройкой. Машина похожа на друзу кристаллов, оптимизованную в аэродинамической трубе. Голубые блики вспыхивают и гаснут: точно молнии срываются с бортов.
За рулем возвышается мрачный, как никогда похожий на ястреба Джангиров, после Солнца и Севера лучший энергетик РС. Рядом — насмерть перепуганная хрупкая девушка.
— Элия Наумович! — шепотом вскрикивает Мультяшка. — Вы не ранены?
— Что ты, Ниночка. Разве ж Бабушка позволит? — утешает тот и подмигивает. — Одна рана у дедушки в сердце, одна заноза. Никакую другую не пустит.
